Уроки немецкого
Женя Кац родился в Калинине, в среднестатистической советской семье: отец работал инженером на предприятии «Тверьлен», а мать – на швейной фабрике. Когда началась война, Евгению было четыре года, но он все помнит до сих пор: и отца Кирилла Леонидовича, который с первых дней ушел на фронт, и немецкого летчика, помахавшего ему рукой, пролетая низко над двором, где он играл в песочнице, и то, как в город вошли оккупанты. Помнит, как кормили они местное население кашей.
Раз в сутки в 19 часов здоровенный рыжий детина взбирался на высокую подножку полевой кухни и машинально, ни на кого не глядя, набрасывал кашу в подставленную миску. А Женю мама научила: когда он даст тебе кашу, скажи «данке зэр». Мальчик так и сделал: ляпнул неведомую доселе фразу, немец обернулся и тоже ляпнул… дополнительный половник тягучей массы в миску начинающего полиглота. Еще не раз он использовал эти волшебные слова, дабы расположить к себе непрошеных пришельцев и получить «заморский» леденец или шоколадку, прежде чем узнал их подлинный смысл.
В сорок втором пришло последнее письмо от отца изпод Ржева. Вскоре сообщили, что он пропал без вести. Потом выяснилось, что в дивизии, где служил Кирилл Кац, живых не осталось. Его имя навсегда занесено в Книгу Памяти. Мама Мария Павловна так больше и не вышла замуж, хотя прожила долгую и трудную жизнь. Работала на швейной фабрике с утра до вечера, за сыном «приглядывала» улица. Причем послевоенная – босая и голодная. Когото она все же вывела в люди, когото, как Женю, увела в параллельный мир уголовщины.
Встреча
Будучи уже признанным литератором, Евгений Карасёв (он взял фамилию жены) подторговывал книжками собственного сочинения, поскольку вместо гонорара ему издатели выдавали сотнюдругую как бы авторских экземпляров. Но за сборник стихов вряд ли кто даст даже ржавую селедку, а вот энную сумму выложить могут. Потенциальных «клиентов» Карасёв определял по внешним проявлениям достатка: красивой одежде, классным автомобилям и прочим деталям.
Однажды возле кафе «Арабская кухня» на улице Советской остановился шикарный джип, регион 78, Питер. Вышел крепкий пожилой мужчина в атласном спортивном костюме с лампасами и, крутя на пальце ключи от машины на цепочке, направился к заведению.
– Купите мою книгу.
– Ты чё – сам написал?
– Да.
– Надо же…
«Клиент» повертел ее в руках, прочитал вслух название: «Песни блудного сына» и, перевернув, с интересом углубился в текст на тыльной стороне обложки. А там – «Автор в прошлом особо опасный рецидивист, имел семь судимостей, провел в лагерях более двадцати лет…».
– Это ты, что ли, 20 лет отмотал? – Он недоверчиво стал сверять фото на обложке с оригиналом.
– Похож… Где ж ты сидел?
Карасёв стал перечислять названия лагерей. На втором десятке питерец его остановил:
– Хватит. Молоток! Смотри, как подготовился!
– Не готовился – все в натуре!
– В натуре, говоришь… В Ветлаге на каком лагпункте был?
– На 21м, «очко» называлось.
– Так. А как пересылка в Ветлаге называлась?
– Шестерка лесная.
– В каком году ты был на «очке»?
– В 56м.
– Кого из воров там помнишь?
– Толю – «глотку», Сашку – «граба», Борьку – «богатыря»…
– А меня не помнишь?
– Там 1200 человек было, ты же меня не помнишь.
– А ты кем был в уголовном мире? Какая профессия?
– Карманные кражи.
– Ууу! Молоток! (Карманники считаются воровской элитой. – В.Ч.). А сейчас чем занимаешься?
– Книжки пишу.
– Смотри, как опустился… – искренне посочувствовал владелец крутого джипа, но книжку всетаки купил.
Первая рецензия
Стихи Карасёв начал писать еще в школе, но пристрастился к этому занятию, когда впервые попал на 15 суток в карцер. Писал, чтобы както скоротать время, отвлечься от одиночества. А потом уже не мог остановиться, хотя толком не ведал, что «творил», поскольку варился в собственном соку. Нужен был сторонний взгляд на всю эту писанину, и Евгений решил обратиться к высокоинтеллектуальному, по его разумению, человеку Витьке по кличке «Гоголь». Тот очень любил Гоголя, постоянно его цитировал при случае и невольно пробуждал интерес к великому писателю у отдельно взятых сокамерников. Кац был из их числа. «Гоголь» продержал у себя тетрадку со стихами неделю, а когда возвращал, сказал: «Лет пять дадут!». Больше ни слова.
– Я решил завязать с этой ахинеей, – вспоминает Евгений Карасёв. – Но были ситуации, когда только стихи и спасали. Писал, как пишется. Помнишь, у Николая Глазкова: «Я лучше всех пишу свои стихи». Однажды маме показал, она прочла и как приговорила: «Жень, ты лучше вагоны грузи, что ты пишешь муру всякую». Позже я както принес домой сборник Уитмена «Листья травы». Вечером пришел, смотрю – читает. Ну, как? – спрашиваю. – Этот пишет еще хуже тебя, – последовал обнадеживающий ответ.
Невольный побег
Однажды Кац по недосмотру попал в бригаду, которая работала вне охраняемой зоны: заготавливала «швырок», проще говоря, дрова для чехословацких паровозиков, что возили по узкоколейке вагонки с разномастным грузом. Рецидивистов в такие бригады не брали, но, видно, нарядчик чтото напутал. Впрочем, солдаты с автоматами и пара овчарок не давали зэкам поводов расслабиться. К тому же труд был не из легких, но кто желал заработать деньги, тот вкалывал. Евгений решил за рублем не гнаться. В течение часадвух управлялся с обязательной минимальной нормой, ложился на сухой валежник и спал. Так было и в этот раз. А когда проснулся, ахнул: ни зэков, ни солдат с собаками – один! Обычно перед тем, как сняться и перебраться на другой участок, заключенных пересчитывают, но нет правила без исключения. Все сошлось, и Кац решил использовать шанс.
Однако после недельного скитания по тайге, окончательно заплутав, Евгений решил сдаться. Но не уставшей от поисков беглеца и обозленной охране (еще пристрелят «при попытке к бегству»), а гражданским властям.
Наткнувшись на небольшой хуторок в несколько домиков (хозяева, видно, в ближайшем лагере работали), он сменил свою полосатую робу зэка на костюм огородного пугала, сняв с того полувоенный бушлат с брезентовым ремнем и странного покроя латаныеперелатаные брюки. И в таком виде добрел до поселка Гари, в котором почти все население составляли бывшие зэки. Единственная улица в этом поселке называлась Вольная. Кац постучал в дом и рассказал все хозяину, тот сбегал за милицией, составили протокол о добровольной сдаче властям и передали беглеца администрации лагеря. Бежал вроде бы поневоле, сдался вроде бы сам, а наказание все равно понес – год из общего срока провел в одиночной камере, где окреп и возмужал его поэтический дар, а интеллект достиг поразительного уровня.
Шифровка
В бараке усиленного режима (БУРе) располагалось 48 одиночных камер, Кац сидел в предпоследней. Из немногих отвлекательноразвлекательных моментов вялотекущих серых будней для него стало чтение. Библиотекарь приходил в БУР из общей зоны со списком разнообразной литературы, просовывал в каждую камеру лист, в котором зэк отмечал приманившую его книгу. Когда очередь доходила до Евгения, в списке уже не было ни «Подвига разведчика», ни «Острова сокровищ», ни другого приключенческого чтива. Оставалась одна философскоисторическая «заумь», вроде «Сущности христианства» Фейербаха, «Философии истории» Гегеля и «Критик политической экономии» Карла Маркса… Делать нечего – пришлось читать.
Вооружившись новыми ошеломляющими познаниями и уверовав в свою поэтическую искушенность, Евгений Кириллович Кац приступил к созданию эпического произведения – поэмы о царе Соломоне.
Писал на маленьких листках туалетной бумаги. На ней выводил мелким почерком строфы, в которых частенько мелькали экзотические имена финикийских богов – Молоха, Старта и других. Во время очередного обыска эти листочки нашли. Надзиратель прочел, передал второму, который был на две «лычки» старше, а значит, опытнее. «Шифровка», – уверенно определил тот. Листки забрали и передали по инстанции. Текстом про царя Соломона заинтересовалось начальство. Через некоторое время заключенного Каца допрашивал психиатр.
– Спите хорошо?
– Да, хорошо…
– Сны видите?
– Да, конечно…
И тут он стал понимать, что его, видимо, за дурака принимают. Решил использовать ситуацию.
– Какие сны?
– Цветные, – ответил, припомнив, что вычитал в «Тотеме и табу» (у Фрейда), мол, цветные видят душевнобольные.
– А вы расскажите какойто ваш сон.
– Да вот недавно видел сон: поленница дров в сарае, а на ней женщина, красивая до невозможности, обнаженная… Подхожу к поленнице, а вместо женщины по ней ползет змея…
– Вы чё, такие сны видите?
– Да.
– Ну, хорошо, хорошо, – задумчиво произнес психиатр.
На этом визит закончился.
P.S.
Однако история с игрой в сумасшедшего продолжилась. Вскоре Кац написал трактат «чрезвычайной государственной важности» об устройстве вселенной, который попросил передать в академию наук и в соответствующие органы. И что вы думаете? Передали!.. Но об этом какнибудь в следующий раз. Лоскутное одеяло, которым по жизни укрывался мой собеседник, нечасто согревало его, но оно разнообразно цветное и достаточно широкое, чтобы под ним хватило места немногочисленным друзьям и верным почитателям.
Да, Карасёв, да, Кац, да, бывший рецидивист с семью судимостями, «опустившийся» до замечательного поэта, знакомством с которым будут гордиться те, кто лет эдак через …надцать выйдут прогуляться по его любимой Трехсвятской улице.
Виктор ЧУДИН