Блог

Выдающаяся актриса советского кино и Центрального театра Российской Армии Людмила Чурсина почти не появляется на кино- и телеэкране. Нет ролей, соответствующих масштабу и возрасту. 20 июля ей исполнится 73 года. Людмила Алексеевна вступила в осень жизни, время, когда не выбираешь роли, а лихорадочно ищешь хоть что-то подходящее на скудном рынке отечественного кинопроизводства. К счастью, у Людмилы Чурсиной есть театр, где она блистает с 1984 года – целых тридцать лет! Так что нынче у актрисы знаковая «круглая» творческая дата.

За всю жизнь она сменила всего два театра: имени Вахтангова и Ленинградский драматический имени Пушкина (сейчас Александринский).

История ее взлета вызывает белую зависть. Ее отец Алексей Чурсинец был кадровым военным. Дочь родилась в эвакуации в Сталинабаде (Душанбе). Другие источники сообщают, что появление на свет произошло по дороге в эвакуацию из Риги в Великие Луки под деревней Груздово Куньинского района Псковской области. С 1935 года этот район входил в состав Калининской области, так что по второй версии Людмила Чурсина – наша землячка. В Великих Луках закончила школу круглой отличницей. Поехала поступать в Московский авиационный институт. Подруга – в театральный. На пробу Чурсина пошла в творческие вузы. Поступила сразу в три: Всесоюзный государственный институт кинематографии, Государственный институт театрального искусства имени Луначарского и театральное училище имени Щукина при театре Вахтангова. В 1963 году получила «вахтанговский» диплом и два года отыграла на сцене этого театра. Студенткой снималась в кино. Мелькнула в картинах «Когда деревья были большими» в роли Зои и «На семи ветрах» в роли медсестры Насти.

Фильм, сделавший Чурсину звездой советского экрана – «Донская повесть» по рассказам Михаила Шолохова. Она играла в паре с Евгением Леоновым. История любви героя к предательнице «красной» идеи в годы гражданской войны дуэтом была сыграна блестяще. Главный успех картины в феноменальной постановке режиссера «Ленфильма» Владимира Фетина. После съемок актриса стала женой постановщика, который был старше на 16 лет. Самые яркие запоминающиеся роли Людмила Чурсина играла в картинах своего мужа. После «Донской повести» актрисе посыпались предложения как из рога изобилия. В 1966 году выходят две ленты с ее участием, в 1967-м – еще две, в 1968-м – четыре, в 1971-м и 1972-м – по три.

«Виринея», «Журавушка», «Угрюм-река», «Любовь Яровая» – визитные карточки актрисы. В ее киносписке более 80 ролей. В 28 лет она стала народной артисткой РСФСР, в 40 – народной Советского Союза. Признана лучшей артисткой  1969 года по версии популярного журнала «Советский экран». Лауреат государственной премии РСФСР имени братьев Васильевых (1970 год) за исполнение ролей в фильмах «Виринея», «Журавушка», «Угрюм-река».

Она была знаменитейшей и обласканной государством, когда приехала в Калинин на съемки телевизионного фильма «Обещание счастья» по новеллам Константина Паустовского. Картину снимал режиссер Ленинградского телевидения Лев Цуцульковский. Кажется, он впервые руководил съемками телевизионного кино. Зато ансамбль  подобрал  маститым режиссерам на зависть. В трех новеллах трех разных героинь играла Людмила Чурсина. Ее партнерами были Олег Ефремов, Юрий Яковлев и Петр Вельяминов. Все звезды первой величины, перед которыми режиссер благоговел и, кажется, слегка терялся. Зато мертвой хваткой вцепился в молодого журналиста областной газеты, которого приглашал на все (!) съемочные дни и ежедневно ждал газетного отзыва о феноменальном творческом процессе.

В один из ненастных осенних дней съемочная группа выехала под Рябеево на Волгу снимать что-то проходное. Тогда народных артистов и лауреатов не возили на персональных машинах, они грузились в автобус со всей кинобратией. Пока готовились снимать эпизод, Чурсина еще не загримировалась, сидела в автобусе и читала книгу. Выпал подходящий момент для общения. Звезда дружелюбно откликнулась на интервью местного журналиста. Признаться, тогда испытывал некоторую робость: имя актрисы звонкой медью гремело по всей стране, с ней беседовали маститые иностранные журналисты, а тут подвизается какой-то молодой и тихий провинциал. Диктофонов тогда  в помине не было. Только блокнот и ручка. Рука не успевала схватывать ответы звезды до абсолютной точности. Про личную жизнь тогда никто спрашивать не смел в отличие от сего дня, когда «звезды» трясут простынями, даже если их об этом не просят. Автобусный диалог напоминал монолог актрисы о киноролях и встречах с мировым искусством. Помнится,  задал ей дежурный вопрос о самом сильном художественном впечатлении последнего времени. Чурсина назвала фильм «Амаркорд» Федерико Феллини, который в то время на советских экранах посмотреть было нельзя. Про эту картину слыхом не слыхивал, но в знак согласия радостно закивал головой. «Вам тоже понравилось?» – коварно спросила народная артистка, зная что «Амаркорд» широкой публике недоступен. Слава богу не задала вопрос, о чем именно эта картина. Срочно пришлось спуститься с высот на землю и задать очередной дежурный вопрос о том, какие впечатления от Калининской земли. С высоты лет и опыта понимаешь, что все воспитанные люди  отвечают всегда в высшей степени благожелательно, а невоспитанным такие вопросы не задают. Чурсина рассыпалась в комплиментах, начав с режиссера Цуцульковского, который никакого отношения к нашей местности не имел. Затем прошлась в елейных тонах по съемочной группе и организации съемок, которые, на мой взгляд, были никудышными: готовились черт знает сколько, к тому же руководитель абсолютно точно не знал, чего хочет и додумывал в процессе под моросящим осенним дождем.

Впечатлений от Калинина у Чурсиной, по-моему, вообще никаких не было. Жили киношники в гостинице «Березовая роща», с утречка выезжали в тусклый короткий день и возвращались затемно. Много натурных съемок были ночными и нудными. Не знаю, сколько за съемочный день получал Лев Цуцульковский, но актерам «замедленное» существование на съемочной площадке было выгодно.  У Чурсиной  и ее «народных» партнеров была ставка 60 рублей за съемочный день, а за ночь, наверное, еще больше. Примерно половина месячной зарплаты инженера средней руки. Так что если сейчас  «списанные» мастера экрана гундят, что советская власть не дала им возможности грести деньги лопатой, то это вранье. Сейчас даже серийная бездарь гребет, но кому интересно  нынешнее кино?  Кто захочет смотреть современные «шедевры» по второму разу?

Людмиле Чурсиной в тот год было 34, и она блистала  статью и обаянием. Как сказали классики, была женщиной в самом соку. Высокая, стройная, глаза с  затаенной страстью и поволокой. Такие женщины созданы для любования. Она была превосходной  драматической актрисой с потрясающим темпераментом, который выплескивался на съемочной площадке и мало проявлялся в личном общении. Сейчас у российских «звезд» все наоборот, они  очень любят себя в искусстве. Страдаем мы. Но это к слову

Как-то режиссер, вдохновленный заметкой в газете о писателе Паустовском в целом и съемками его унылых творений в частности, зазвал на ночную съемку под новый Волжский мост. Вернее, съемка была перед мостом, а под ним стоял киношный автобус, где печальная Людмила Алексеевна в гриме ожидала своего часа. Попытался втереться к актрисе в полное доверие. А чтобы ночной разговор скользил как по маслу, предложил поднять настроение естественным русским способом, назвал по простоте душевной традиционный напиток. «Что-нибудь игристое», –  игриво произнесла Чурсина, выводя на бумажке автограф и ромашку. Фотограф Женя Герасин (царствие ему небесное!) мигом слетал в магазин, торговавший «снадобьем» чуть ли не за полночь. Вино явилось в виде «Кубанского игристого» объемом 0,75 литра. Такие емкости в народе называли «огнетушителями». Стакан нашелся у доброжелательного водителя автобуса. Он с тоской наблюдал, как пенящаяся красная жидкость пошла по кругу, а потом по второму и третьему. После третьего тоста, естественно за Людмилу Алексеевну, в салон заглянул режиссер и тоже с удовольствием усугубил, закусив, как и мы,  плавленым сырком «Дружба».  Если кто-то по наивности считает, что игристое не способствует творческому процессу, то здорово ошибается. Работа не кажется обременительной, а творческий процесс нарастает по восходящей. Пошли анекдоты, интересные случаи из жизни режиссера и актрисы.

Ночь стала прозрачнее, лица добрее, а разговор откровеннее. Перешли на личности. Вспомнив о завтрашнем дне выдачи гонорара, рискнули с фотокором пригласить актрису на ужин в удобный ей ресторан «Березовая роща». Чурсина ласково сообщила, что на завтрашний ужин она уже приглашена каким-то полковником, которого занесло в «Рощу», и отказаться никак нельзя. Сравнив финансовые возможности полковника и скромных тружеников пера, один из которых был внештатным, поняли, что они не в нашу пользу. Сошлись на следующем разе, который будет неизвестно когда, и неизвестно, узнает ли вообще наша собеседница калининских любителей «Кубанского игристого».

Наконец, Чурсину позвали на съемку, и она с блеском отыграла какой-то несущественный проход вдоль общежития иностранных слушателей Калининской академии ПВО. Цуцульковский исторгал восторги, а потом спросил, не осталось ли что-нибудь. Прикончили все. Можно было и продолжить, но группа захотела баиньки. На прощание журналист галантно приложился к ручке актрисы, а она отдала листок с автографом и ромашкой. Раритет, увы, когда-то утерян.

Потом, оставшись под мостом с владельцем фотокамеры, обсуждали таланты Чурсиной и количество ее поклонников. Пришли к объективному выводу, что в очереди  поклонников калининским «летописцам» уготовано место где-то в самом конце, которого и не разглядишь.

Фильм «Обещание счастья» показали по Ленинградскому телевидению. Несмотря на четырех крупнейших «звезд» советского кино, картина не удалась. В ней с Юрием Яковлевым (тоже почему-то ночью) снимался артист Калининского драматического театра Николай Бутрехин. В послужном списке Чурсиной эта лента даже не упоминается. У нее было много всякого и великого, а съемки в Калинине канули в реку забвения под названием Лета. Зато на Тверской земле встреча с выдающейся актрисой осталась неизгладимой, и вкус «Кубанского игристого», кажется, ощущается до сих пор.

Народная артистка СССР до сих пор держит горделивую осанку. Ее приятно видеть и слушать, хотя годы берут свое, и 73 не 34. Но Людмила Чурсина  – из золотого списка актеров выдающегося советского кинематографа. Она  из фильмов на все времена. Их можно пересматривать десятки раз. Каждый раз признаешься, что это настоящее искусство.

В личной жизни ей везло на знаменитостей. Первым мужем был режиссер Владимир Фетин, погубивший себя известным пристрастием. Они  развелись из-за тяги супруга к спиртному. Второй муж – ученый-океанолог. Брак был совсем непродолжительным. В третий раз Людмила Чурсина вышла замуж за Игоря Андропова – дипломата, сына Генерального секретаря ЦК КПСС Ю.В. Андропова (тогда уже покойного). С Игорем она прожила 7 лет. Союз тоже распался. Детей у актрисы нет. Есть по-прежнему безграничная любовь к театру и кино. Сейчас она предпочитает театр.

Валерий БУРИЛОВ

Любовь Михайловна родилась в деревне Брюханово Ржевского уезда. Жила в деревне Селищи Кимрского района. Начала рисовать в 79 лет. Написала около 400 картин. Ее персональные выставки проводились в Твери, Москве, Санкт­Петербурге и других городах. Майкова входит в десятку самых ярких представителей примитивизма в России, ее имя включено в мировые каталоги по наивному искусству, а работы хранятся в собраниях музеев и частных коллекциях, в том числе зарубежных. 

«Бабу Любу» (так ее по­родственному все называли) открыл миру московский художник и коллекционер Владимир Мороз. Вот как вспоминал об этом сам первооткрыватель: «Летом 1984 года я гостил у друзей в Селищах. Мне посоветовали сходить к бабе Любе: мол, она замечательно грибы солит. Я вошел в избу Майковой и загляделся. Взгляд мой, словно магнитом, потянуло к небольшим картинкам на стенах – гуашам, вставленным в простые рамки, либо просто приколотым к стене булавками… Баба Люба давно уже уложила грибы в принесенные мной ведра, а я все не мог оторваться. Я чувствовал, что вижу художника, которого давно хотел увидеть, – чистого, с детской душой, не продажного, работающего, как говорил Дюрер, «для славы Божией». Я предложил бабе Любе продать мне эти картинки, чтобы показать их в Москве. Она охотно мне их отдала, но деньги взяла только за грибы…».

То, что Любовь Майкова не взяла денег за свои картины, естественно для художника­примитивиста, целиком отражает его менталитет. Представители наивного искусства творят исключительно для себя, их совершенно не интересует отношение зрителей к своим работам. Чтобы получать творческое удовлетворение, им не нужно признание и почитание других, достаточно самого процесса написания картин. В этом смысле они самодостаточны и не зависят от отношения и вкусов потребителей этого своеобразного вида живописи. При этом  не стремятся достичь каких­то целей, поскольку просто не ставят их перед собой и к тому же абсолютно лишены даже намека на меркантильность и равнодушны к успеху, в том числе и коммерческому.  

Вскоре коллекционер Мороз выступил в роли Деда Мороза и привез ей в подарок из Москвы холсты и масляные краски. Баба Люба с еще пущим азартом начала писать маслом. За две недели десять холстов исписала и потребовала еще…

А в ноябре 1986 года напротив Музея изобразительных искусств, в Доме культуры на Волхонке, появилась афиша: «Живой родник. Выставка работ 86­летней крестьянки Любови Михайловны Майковой».

Выставка собрала тьму народу. Всех разбирало любопытство: какая она? Бабка из тверской глубинки, наверное, всего чураться будет. Не тут­то было, Майкова вела себя раскрепощенно и даже по­хозяйски, держалась (при ее­то маленьком росточке) необычайно величественно. Среди многих именитых посетителей выставки оказалась и знаменитая оперная дива Елена Образцова со своим не менее известным мужем, дирижером Большого театра Альгисом Жюрайтисом. Оба были крупными личностями, в том числе в физическом плане. Рядом с крошечной Любовью Михайловной смотрелись контрастно. Однако баба Люба, запрокинув маленькую головку в платочке, говорила с ними на равных, будто и не было между ними никаких различий. И это касалось не только разницы в комплекции. Более того, когда великая певица предалась воспоминаниям о своем опыте жизни в деревне, Майкова со знанием дела ее поправляла. Уходя с выставки, Елена Образцова призналась, что «бабушка» ее потрясла.

Слава, столь неожиданно пришедшая, не изменила ее ни в чем. Майкова, как и прежде, осталась простой русской крестьянкой, которая привыкла все делать своими руками. Домик свой сама обшила тесом. В возрасте уж за девяносто залезала на крышу и чинила ее. В своей лодке перевозила людей через Волгу… На вопрос, почему раньше не рисовала, баба Люба отвечала, что раньше просто некогда было. А вот как время освободилось – «захотела жизнь украсить».

– Взгляните на ее картины, и вам станет ясно, что Майкова – художник вдумчивый и пронзительный, а вовсе не такой сладенький, как ее порой изображают, – уверена знаток народного «наива» Ольга Петрочук. – Любовь Михайловна из тех «странных», но очень сильных людей, которые способны, живя тяжелейшей жизнью, видеть ее непреходящую красоту.

А жизнь у Любови Михайловны и впрямь была сколь долгой, столь и богатой на испытания, которые начались с самого детства. В семье Орловых было девять детей, Люба – младшенькая. C восьми лет пряла, ткала, шила, землю пахала. Особенно шить любила: одевала старших сестер и братьев. Любила петь в церковном хоре. Весь Псалтырь назубок выучила, до самой старости все 150 псалмов помнила. Замуж Любовь Орлова вышла в 26 лет. За Анатолия Майкова. В 1933 году родила сына. Имя по отцу дали – Анатолий. В этом же году муж погиб. Убили его. Вдовствовала больше пяти лет. Второй муж, Николай Лебедев, был моложе ее на одиннадцать лет. Крепко полюбили они друг друга. Баба Люба часто вспоминала его: «Поживали мы, да кисель деревянными ложками хлебали в деревне Гульцево. Сыночка Бог нам дал – Коленьку. Затем война. Мужа взяли на фронт в 1941­м. Проститься вот с ним не смогла. Однажды с бабами окопы «по наряду» копали. Вернулись, мужиков нет. Загалдели бабы: угнали, угнали. В действующую армию отправили. Бежала за колонной мобилизованных 26 километров! Ночью! Еле догнала. Они­то шагом идут, а я бегу… Командир арестовать хотел. Что привязалась? Думал, шпионка я… Когда узнал, зачем бегу, отпустил. Но проститься, даже обнять мужа не разрешил. И караульные не пустили. Пропал Колюшка через год без вести. Погиб, наверное, на Смоленском направлении. Там река есть большая, а моста не было. Не навели переправу… Раненый упал в воду. Утонул. А потом танки по нем ездили… Еще многие смерть нашли… Теперь там, наверное, обелиск павшим воинам­христианам поставлен. Вдовы ходят, поклоняются… Не видит он слез моих… По годам сейчас он как сын мне».

Сохранившуюся фотографию Николая пришила она нитками к своей. Так они и оставались до последних дней ее жизни, муж и жена, пусть хоть и на снимке, но всегда на самом видном месте в доме.

Последним пристанищем Любови Майковой стал дом­интернат для престарелых и инвалидов города Кимры. Всего год не дожила она до своего столетнего юбилея, который вряд ли заметили на фоне потрясшего страну дефолта. Была у бабы Любы мечта­завещание: «Новым коленкором покройте после савона меня. Красивый платочек с цветами на подушку в гробу… а другой платочек повяжите с кружевами…». Только денег, что на смерть копила, давно не было – «плуты горбачевские и ельцовские постарались». Завернули знаменитую художницу в простыню, повезли на кладбище закапывать. Районное начальство спохватилось – сколоченный наспех гробик вдогонку отправили. Похоронили Любовь Михайловну рядом с младшим сыном. 

Андрей НИКИТИН

Какое самое лучшее время года? Конечно, лето. И то время, которое наполнено большой и настоящей любовью. Название фильма Светланы Проскуриной намекает именно на второе.

Фильм снят по пьесе Ивана Вырыпаева «Валентинов день», которая в свою очередь опирается на современное прочтение всем известной пьесы Михаила Рощина «Валентин и Валентина». Но не об этом. История банальна: любовный треугольник, мужчина разрывается между двумя женщинами.

В этой банальности Проскурина, выстраивая изобразительный ряд, строит  удивительную картину человеческих чувств. Проскурина явно под влиянием Сокурова (а она работала с ним над «Русским ковчегом) выстраивает чувственную атмосферу первой любви молодых людей. В таком же свете, в таких же планах, которыми когда­то удивлял Сокуров в «Отце и сыне».

Валентин, его первая любовь – Валентина и соседка – разлучница Катя, это все­таки очень далеко от известного фильма Георгия Натансона. Вырыпаев с Проскуриной рисуют здесь портрет мужчины, чья роль в судьбе этих женщин была ключевой. Он с ней не справился и справился одновременно. Валя и Катя, подруги и заклятые враги всю жизнь, делят того, кто не достоин ни той, ни другой. Эта типичная картинка зацикленности. Как можно любить человека всю жизнь, если его нет рядом много лет?

Это художественная концентрация, заостренная эмоциональность, но она настолько приближена к жизни, настолько органична в своей фанатичности, что не возникает ощущения надуманности.

Фильм построен по принципу флешбеков (и летние вспышки света тут очень кстати), когда две подруги в возрасте вспоминают свою юность и мужчину, ставшего для них обеих роковым. Эти отсылки к прошлому, на берега ослепительно сияющего моря, подчеркивают характер вот такой идеализации прошлого.

Кино полностью авторское, и как главный признак этого – нелинейная композиция. Таким образом, мы получаем не картинку для анализа – привычное для нас явление, а такой набор ассоциативных чувств. Потому что иначе история бы развалилась на банальности. Экзистенциальная драма вообще не очень дружит с линейным сюжетом, и в этом ее преимущество перед «сериальностью» любовных историй.

Это очень летнее кино. Оно ослепляющее­летнее, там, где под переливами сверкающих волн, таких веселых и беззаботных, гудит черная глубина человеческих жизней. Не стоит надеяться на счастливый конец, но, думается, что то короткое счастье, которое свело этих женщин в общем одиночестве,  они бы никогда ни на что не променяли, проживи они эту жизнь заново.

В «лихие девяностые» наблюдался бум коллекционирования художественных произведений. Чем он был вызван, трудно сказать: то ли царящей неразберихой в стране, где ценности легко заменяли ценниками, возможно, резким обнищанием народа, в том числе его творческой элиты. А может быть, спасительной тягой к прекрасному по внезапно «доступной цене».

Как бы то ни было, во многих городах стали открываться частные галереи, а коллекционеры за небольшую мзду регулярно знакомили публику с фрагментами своих собраний. Помнится, и у нас в Твери было несколько таких галерей.

Со временем ажиотаж сошел на нет, и сегодня остались лишь собиратели­одиночки, которых можно перечесть по пальцам одной руки. И «большим пальцем» на этой руке, несомненно, будет Андрей Цуркан, потомственный коллекционер, который щедро делится с земляками своими сокровищами, выставляя их на всеобщее обозрение в музейно­выставочных залах Твери. Как правило, это происходит в июле, когда у Андрея Александровича  случается очередной день рождения. Так что он устраивает праздник не только зрителям, но и себе. Праздник, на который приходят его друзья­художники и все, кого художественное искусство Верхневолжья не оставляет равнодушным. 

Вот и в минувший понедельник в лекционном зале городского музейно­выставочного центра состоялось открытие выставки из его коллекции. На сей раз был представлен всего один экспонат – живописное полотно «Волжский пейзаж», созданное замечательным русским художником Трифоном Подрябинниковым (1887–1974). Это одно из последних приобретений в коллекцию Цуркана было презентовано в рамках выставочной акции «Раритет».

Картину «Волжский пейзаж» можно считать безусловной удачей для коллекционера. Произведениями Трифона Захаровича Подрябинникова владеют всего несколько музеев России, причем это можно сказать о его фарфоре и фаянсе. Живопись художника – вообще редкое явление, несмотря на то, что его первые живописные опыты относятся к 1910­м годам, и в течение всей своей жизни Подрябинников создавал портреты, пейзажи и натюрморты. Однако большую часть своей жизни художник посвятил фарфору и фаянсу и прославился, прежде всего, своими уникальными подглазурными росписями с использованием растворов солей. Он работал на многих крупнейших фарфорофаянсовых предприятиях страны, а с 1936 года – на Конаковском фаянсовом заводе имени. М. И. Калинина, где возглавлял художественную лабораторию.

Картина «Волжский пейзаж» наверняка стала украшением коллекции Андрея Цуркана, которая насчитывает несколько сотен произведений тверских художников в живописи, графике и скульптуре. Специалисты отмечают как достоинство широту взглядов Андрея Цуркана, в собрании которого представлен весь спектр жанров и стилей, от махрового соцреализма до радикальных экспериментов последнего времени.  

Профессионализм Андрея Цуркана как коллекционера заключается еще и в том, что он не только находится в курсе всех событий местной художественной жизни, что как раз вполне естественно, но и активно в ней участвует – по мере сил и имеющихся возможностей.

Он бескорыстно помогает местным мастерам в организации выставок, в издании альбомов и буклетов, информационных материалов, проведении презентаций и просто по­дружески их поддерживает. 

Художественное искусство Верхневолжья постсоветского времени, по многим объективным причинам, практически отсутствует в музейных фондах, и, видимо, в скором времени придется изучать его по собраниям частных коллекций. И здесь огромная заслуга принадлежит  таким коллекционерам, как Андрей Цуркан.