Блог

Добротное деревянное строение с большими окнами, украшенными резными наличниками, и парадной дверью со ступеньками из старицкого известняка. До революции этот дом принадлежал купцу Герасиму Кононову. А после – остался у его многочисленной родни, к которой подселили нуждающихся пролетариев…

Казалось бы, чего это мы начали свою статью с таким интригующим названием с описания дома какого­то тверского купчишки и его близких? А дело в том, что дальнейшим героем нашего повествования будет младший из трех сыновей негоцианта – Григорий Герасимович Кононов.

Окончив Тверскую мужскую гимназию, он поступил в кавалерийскую школу, решив связать свою судьбу со службой царю и Отечеству. Но очень скоро проявил не­обычайные способности по части нахождения оригинальных решений в военных играх. И был направлен в Петербург в училище при Генеральном штабе, где его и встретила Первая мировая война.

Григорий Герасимович принимал участие в знаменитом Брусиловском прорыве, за что и был награжден орденом Святого Георгия 3­й степени.

После захвата власти большевиками Кононов оказался в армии генерала Деникина. И служил у Антона Ивановича офицером контрразведки. А с октября 1918 года, когда Деникин стал главнокомандующим Добровольческой армией, Кононов назначается начальником оперативного отдела. Это он предложил командованию «Вооруженными силами Юга России» идти на Москву, пустив вперед Донскую и Кубанскую казачьи армии. Но к этой идее белые генералы отнеслись с холодком, а когда надумали, время было упущено.

В дальнейшем Григорий Герасимович разделит судьбу деникинской армии. А в 1920 году из Крыма со штабом своего главнокомандующего сбежит в Константинополь. Там, в лагере для интернированных русских солдат, его и приглядит Интеллидженс сервис – секретная служба Великобритании. Англичане, конечно, долго присматривались к Кононову. Их заинтересовал послужной список офицера: георгиевская награда, наградные знаки Добровольческой армии; работа в деникинской контрразведке. Но главное – их привлекла нереализованная идея Кононова в походе на Москву с выдвинутыми вперед двумя казачьими армиями. Эксперты английского военного ведомства нашли этот замысел смелым и перспективным. Красная столица была деморализована, свирепствовали голод, бандитизм. И спасительные войска с великодержавными лозунгами могли одержать верх. Получилось, что недооцененное соотечественниками признали специалисты секретной службы туманного Альбиона. И, тем не менее, проверка на этом не закончилась. Даже в Тверь наведывались рыцари плаща и кинжала – беседовали с родственниками, смотрели фотографии, благо в двадцатые годы это еще было доступно.

Противостояние

Владея двумя иностранными языками – французским и немецким, Григорий Герасимович в совершенстве выучил и английский. И даже попробовал себя для практики диктором на Би­би­си.

По заданию английской разведки Кононов работал в Германии – и там принимали его за немца, во Франции – и парижане не сомневались, что это стопроцентный француз. И, наконец, в самой Англии, в движении тред­юнионов. И везде работа Кононова оценивалась начальством чрезвычайно высоко.

С началом Второй мировой войны в недрах Интеллидженс сервис был создан отдел Ми­6. А в структурах уже новой организации – подразделение, задачей которого была дезинформация противника. Это подразделение и возглавил Григорий Герасимович Кононов.

После разгрома Германии Уинстон Черчилль писал в своих мемуарах: «Правда во время войны была столь драгоценна, что ее приходилось окружать легионом лжи».

И у истоков этого легиона стоял наш земляк, уроженец Твери, Гарольд Джонсон, под оперативками которого стояло короткое «Джек».

СССР торопил США и Великобританию с открытием второго фронта. Эта проблема неоднозначна. В медлительности ее решения, конечно, присутствует и корыстный интерес: мол, пусть русские и немцы бьют друг друга, от этого США и Англия только выиграют. Но был и другой аспект, преуменьшать который – это искажать историю. Страшась открытия второго фронта, то есть высадки союзников на Европейский континент, германское командование вынуждено было держать на атлантическом побережье от Норвегии до Греции (так называемом Атлантическом валу) 160 хорошо вооруженных дивизий.

Но оттягивание такого значительного воинского контингента от основного театра военных действий не давало покоя и германскому командованию. Оно хотело бы узнать дату и место высадки союзников. Тайно сконцентрировать в этой точке все свои растянутые по побережью силы и нанести удар по десанту. Но это понимали и союзники. Открытие второго фронта они засекретили кодовым названием «Оверлорд». И сделали эту операцию величайшей тайной Второй мировой войны. Здесь сошлись две разведки – немецкая и английская (а в основном абвер и Ми­6) в смертельной схватке: германские секретные службы пытались выведать тайну «Оверлорда», англичане – ввести противника в заблуждение.

Правда должна быть шероховатой

Немец с греческими корнями Канарис был чрезвычайно осторожным и проницательным человеком. В Первую мировую войну, находясь в Испании, он занимался шпионажем в пользу Германии. С приходом Гитлера к власти многое делает для возрождения германского военного флота. В 1935 году назначается начальником управления разведки и контрразведки – абвера.

В 1940 году получает звание адмирала. И в том же году, и в том же месяце, в июле, его противнику Гарольду Джонсону присваивают звание полковника Королевских вооруженных сил.

Это были достойные соперники. Гарольд Джонсон понимал: правда должна быть немножко шероховатой. И еще понимал, что все это знает и Канарис. А потому шероховатости он примет за мистификацию.

Самым удобным местом для высадки союзнических армий был, конечно, Ла­Манш – узкий пролив, к которому сходились железные и шоссейные дороги. Идеальность этой морской полоски со стратегической точки зрения понимали и союзники, и немцы. Но именно потому, что генералы обеих воюющих сторон сходились на оптимальности такого плана, военачальники союзников от Ла­Манша отказались, а вот, чтобы убедить немцев в идее выбора пролива как места высадки, предприняли экстраординарные меры. И мозговым центром колоссальной мистификации стал Ми­6. И его руководитель Гарольд Джонсон.

Главный фигурант

Самой, пожалуй, играющей фигурой во всей этой грандиозной мистификации был полковник дислоцированной в Алжире армии генерала Шарля де Голля – Поль Мерсье. Выкраденный немецкой разведкой, этот голлистский полковник был перевербован и стал сотрудничать с абвером. Английские секретные службы прознали об этой перевербовке, но продолжали поддерживать с французом связь, делая вид, что они о двойной игре полковника ничего не ведают, имея целью снабжать через этого агента немецкую сторону ложной информацией. Но и немцы, в свою очередь, узнали, что англичане знают о двуликости французского полковника, и тоже продолжали сотрудничество с ним, пытаясь вызнать, какую же дезу хотят подбросить им рыцари плаща и кинжала с туманного Альбиона.

Когда союзники все­таки решились на открытие второго фронта, руководитель Ми­6 Гарольд Джонсон в духе своей идеи генералу Деникину предложил верховному военному командованию союзников сообщить немцам через полковника Поля Мерсье подлинную дату и место операции. И как когда­то русский военачальник, стратеги союзников задумались. Но они тянули недолго. И вскоре к немцам ушла информация, которой снабдили пресловутого полковника: 6 июня 1944 года. Северная Франция, Бретань.

Получив эти сведения, Канарис был убежден в одном – это деза чистой воды. И тогда немецкое командование остановилось на Ла­Манше окончательно.

Немцы бросили к проливу немалые свои силы, оголив значительные участки обороняемого побережья. Например, в районе Бретани, где утром из морского тумана, как призраки, появились первые десантные суда союзников, было не больше двухсот немецких солдат.

После разгрома Германии среди тысяч донесений, касающихся операции «Оверлорд» (мы уже упоминали об этом), только одна шифровка называла точные дату и место открытия второго фронта – это сообщение от полковника Поля Мерсье.

Руководитель Ми­6 Гарольд Джонсон получит от английского короля Георга VI титул рыцаря и высшую воинскую награду – орден Подвязки.

В вышедшей в этом году в Лондоне книге «Лучшие агенты британской секретной службы» среди имен, начиная с ее основателя Даниэля Дефо, автора «Робинзона Крузо», и таких знаменитостей, как Киплинг, Лоуренс и сам Уинстон Черчилль, значится и имя Гарольда Джонсона – с пометкой в скобках: Григорий Кононов. Под этим русским именем он и похоронен в английской столице в 1972 году на Хайгетском кладбище, неподалеку от могилы Карла Маркса.

В упомянутой нами книге о звездах английской разведки есть и фрагмент из автобиографии Григория Герасимовича Кононова, написанной его рукой, видимо, для личного дела: «Родом я из русского города Твери, что на Волге…».

Евгений КАРАСЁВ

Константин Дмитриевич Ушинский (1824–1870) был поистине народный русский педагог в том смысле, в каком мы говорим о Пушкине как о народном русском поэте, о Глинке как о народном русском композиторе, о Суворове как о народном русском полководце.

К.Д. Ушинский родился 19 февраля 1824 года в Туле в семье мелкопоместного дворянина Дмитрия Григорьевича Ушинского, участника Отечественной войны 1812 года, принимавшего участие в Бородинском сражении. После выхода в отставку он служил чиновником. Семье Ушинских принадлежал вблизи Новгород­Северска, бывшей Черниговской губернии, небольшой хутор с тридцатью крестьянами. Отец Ушинского отпустил на волю крестьян в год рождения сына, а когда оставил службу, то поселился в родном хуторе. Первоначальным обучением будущего педагога занималась его мать Любовь Степановна. Она чутко и бережно относилась к любознательности сына, умело поддерживала и развивала его пытливую мысль.

Константин учился в новгород­северской гимназии, которая отличалась демократизмом и уважительным отношением к научным знаниям. Ее директором был Илья Фёдорович Тимковский, доктор права и философии, который до войны 1812 года считался одним из лучших профессоров Московского университета, где читал лекции по истории, словесности и российскому законоведению. Под влиянием профессора Тимковского и талантливого учителя М.Г. Ерофеева у гимназистов был воспитан интерес к историческому прошлому страны.

Окончив в 1840 году гимназию, Ушинский поступил на юридический факультет Московского университета. Здесь трудились лучшие в России профессора, среди которых был знаменитый историк Т.Н. Грановский. Научным руководителем студента Ушинского был профессор П.Г. Редкин, известный юрист. В студенческие годы на молодого Ушинского большое влияние оказали работы В.Г. Белинского.

В студенческие годы  Ушинский обнаружил не только завидную способность быстро воспринимать, критически оценивать и усваивать знания, но и умение передавать их другим. По воспоминаниям его товарища по университету Ю.С. Рехневского, «нередко случалось, что после мудреной лекции мы, плохо поняв суть дела, просили Константина изложить нам эту мудрость. И он всегда растолковывал нам сущность лекции совершенно верно, а главное удобопонятно».

Студент Ушинский, не получая материальной помощи от родителей, зарабатывал на жизнь частными уроками. Из своих первых педагогических опытов он твердо усвоил: обучение – дело не такое простое, как считают многие.

После окончания юридического факультета Московского университета (1844) Ушинский был оставлен при нем для подготовки к магистерскому экзамену. В 1845 году Ушинский окончил Московский университет с золотой медалью. Уже в 1846­м его утвердили исполняющим обязанности профессора камеральных наук в Ярославском юридическом лицее. («Камеральные науки» – старинное название комплекса наук о государственном хозяйстве, политической экономии и государственном праве.) Весной 1848 года он становится редактором газеты «Ярославские губернские ведомости». В своих статьях он писал о свободе как естественном состоянии человека, о свободном обществе как необходимом условии развития личности, о неотъемлемом праве человека на личное достоинство.

В начале 1849 года в Ярославль для ревизии приехал попечитель лицея П.Г. Демидов, который учинил расправу над свободомыслящими профессорами. Ушинского за его прогрессивные взгляды удалили из этого учебного заведения. Известно письмо лицеистов к своему учителю: «Дорогой Константин Дмитриевич! – писали они ему. – Не покидайте нас! Мы так привыкли к Вашему живому слову, так полюбили Вас, что не желаем смириться с мыслью о разлуке с Вами».

Из Ярославля Ушинский едет в Петербург, где убеждается, что двери учебных заведений для него закрыты. С начала 1852 года он входит в состав сотрудников журнала «Современник», занимается переводами иностранной литературы. Такой же деятельностью он занимается в педагогическом журнале «Библиотека для чтения».

В 1855 году Ушинскому удалось устроиться преподавателем в Гатчинский сиротский институт, где до этого работал известный педагог Е.О. Гугель. Ушинский стал в институте его идейным преемником. Под влиянием книг из библиотеки Гугеля он написал одну из своих лучших статей по педагогике «О пользе педагогической литературы». Эта статья имела большой успех, и Ушинский становится активным автором «Журнала для воспитания».

В 1859 году Ушинского пригласили на должность инспектора классов Смольного института благородных девиц, где ему удалось осуществить значительные прогрессивные изменения. Как редактор  «Журнала Министерства народного просвещения» публиковал статьи о новых течениях в области народного образования.

Прогрессивная деятельность Ушинского восстановила против него администрацию Смольного института. Константина Дмитриевича обвинили в вольнодумстве, непочтительном отношении к начальству и атеизме и под благовидным предлогом отправили на пять лет за границу для лечения и изучения школьного дела. Ушинский посетил Швейцарию, Германию, Францию, Бельгию и Италию. За границей в 1864 году Ушинский написал и издал учебные книги «Родное слово» и «Детский мир» – первые массовые общедоступные российские учебники для начального обучения детей. Выдающийся педагог также написал «Руководство к преподаванию по «Родному слову» для учителей и родителей» и как работать по этим книгам.

Примечательно, что «Руководство» Ушинского до 1917 года выдержало 146 изданий!

В середине 1860­х Ушинский вернулся в Россию. Его главный педагогический труд носит название «Человек как предмет воспитания. Опыт педагогической антропологии». Ушинский предполагал написать этот труд в трех томах, однако в свет вышли только два – третий не был завершен.

Стержнем методической системы К.Д. Ушинского в преподавании оте­чественного языка является воспитание мыслящей личности, развитие ее умственных способностей. Большое внимание ученый уделял формированию системных знаний, о чем писал: «Голова, наполненная отрывочными, бессвязными знаниями, похожа на кладовую, в которой все в беспорядке и где сам хозяин ничего не отыщет».

Ежегодно сотнями тысяч расходились по русским школам учебные книжки Ушинского. Мечту своей ранней юности – принести возможно больше пользы Отечеству – Ушинский осуществил блестяще. А справедливый суд общественного мнения уже в дореволюционной России признал Ушинского народным русским педагогом и сделал его имя популярнейшим в ряду других великих имен русского народа.

В ознаменование заслуг К.Д. Ушинского в области педагогики в его честь была учреждена медаль (утверждена Министерством образования и науки РФ «О знаках отличия в сфере образования и науки» под № 84 от 6 октября 2004 г.), которая является высшей педагогической наградой в нашей стране.

Николай ЛЕБЕДЕВ, заслуженный учитель России, почетный работник науки и образования Тверской области

Дорога от Калашникова до деревни Ободово еще та. Но для Николая Афонина этот путь – как по маслу. В деревне родительский дом – точка жизненной опоры, любое направление к нему кажется сердечной усладой. Афонин из таких, для кого родительское гнездо – центр притяжения и центр вселенной. Сюда он с дражайшей супругой Татьяной ездит как на великий праздник, хотя тут как раз работы невпроворот и крутиться иной день приходится с утра до вечера.

Николай Афонин зовется в округе знатным пасечником. А проще – тружеником, которому, как и батьке его, Алексею (Царство Небесное!), все деревенские дела по плечу. Но главное все­таки пчелы. Шестьдесят (!) ульев выставлены в огороде «лицом» на юг, хотя пасечник пробовал ставить пчелиные домики на все стороны света. Насекомым больше всего нравится юг, они благодарят хозяина богатым взятком и абсолютным спокойствием.

– Такое впечатление, – смеется пасечник, – что они меня узнают, и жало не выпускают.

А может, пчелы так реагируют не на хозяина, а на его душевную доброту. Доброта написана на его лице, она идет от желания угодить близким, далеким и даже случайным знакомым. Под стать и супруга Татьяна.

В Ободове их изба на самом краю деревни, а когда­то за домом было еще полсотни. Сейчас от них и праха не осталось – время слизнуло. Сохранило времечко дивную церковь с крестом на куполе и колокольней, вершину которой давно облюбовали аисты. К августу пара вывела двух птенцов, они поднялись на крыло и улетели кормиться самостоятельно, а родители, как и Афонины, «отчего» дома пока не покидают, хотя скоро злые ветры погонят их на юг.

Соседство с аистами – через дорогу – верный признак удачи. Но она не свалилась с неба, не поднесена по наследству на блюдечке. Николай Алексеевич всего в этой жизни добивался самостоятельно. Деревенский парень выбрал для себя профессию учителя пения. Много ли мужиков в советской школе преподавали уроки музыки? Да еще на баяне! То­то и оно. Так что и в этом смысле Николай Афонин – человек исключительный. Со сладкой улыбкой на устах вспоминает, как в калашниковской школе за ним табуном ходили школяры, как создавал вокально­инструментальный ансамбль и многое еще из прошлого, что до сих пор украшает его жизнь. На стене в избе висит балалайка – подарок учителю от учеников, для хозяина – ценнейший экспонат интерьера.

В «балалаечной» комнате хозяин готовил журналиста к походу во пчелы: просторные холщовые шаровары, такая же рубаха, резиновые сапоги и перчатки, шляпа с сеткой. Издалека экипированного пасечника можно принять за космонавта, высаживающегося на Луну. Только кислородных ранцев за спиной не наблюдается. Зато в руках – дымарь, пыхающий сладким гнилушным дымком. Это «инструмент» для успокоения пчел, чтоб не шибко лютовали, когда у них рамки с медом отбирают.

Перед сборами пасечник поделился печальным опытом разведения пчел. Отец, сам заядлый пчеловод, дал сыну в Калашникове на пробу три улья. Проба удалась, пчеловодство стало даже не увлечением, а страстью. Страсть перешла в количество ульев – 60 домиков.

– Мог бы держать больше, да не справиться, – откровенничает пасечник, открывая крышку улья для впечатляющей фотографии. В своем деле, при смене баяна на дымарь, Николай Алексеевич собаку съел. А то как же! Держать столько ульев и не знать до тонкостей всю пчелиную подноготную?! Он мог бы написать подробнейшее исследование или практические советы по разведению самых полезных в мире насекомых, но до него это сделали не только прославленные пчеловоды, но и врачи, и даже историки. Именно они утверждали, что свою красоту и шелковистость кожи египетская царица Клеопатра поддерживала, натираясь медом. Уже в ее времена вельможи знали, что мед – единственный в мире продукт, не поддающийся порче даже в веках. Медом лечатся десятки болезней. Не случайно на гербе одного из районов нашей области изображена пчела. Если бы у Афониных был фамильный герб, то точно с этим насекомым.

На пасеке Николай Алексеевич рассказывает об установке ловушек для вылетевшего из улья роя – новой пчелосемьи, демонстрирует, как сгребается рой с яблони в роевню (имитация, сейчас пчелы уже не роятся). Гордость пасечника – палатка, где установлена ручная оцинкованная  медогонка. Ей, наверное, полсотни лет, но работает как вчера купленная.

Вокруг медогонки рой насекомых­дармоедов – ос и шершней. Сладенького на халяву всем хочется.

Что характерно: во время экскурсии по плантации гостя не укусила ни одна пчела. Во­первых, он был надежно экипирован; во­вторых, стоял жаркий полдень, а в такую пору пчелы особенно милостивы. Хотя для сохранения здоровья можно было бы принять пару­тройку укусов. Но насекомых жалко, после укусов они погибают.

Пчелиный рой Афониных – 30 литров меда с улья за сезон. За весну–лето семья накачивает около двух (!) тонн меда. Немногие пасечники могут похвастаться таким результатом. Пчеловод и не хвастается, он сухо констатирует.

Из жизни пчел он знает все. Но не знает, что в 1814 году, двести лет назад, знаменитый русский пчеловод П.И. Прокопович впервые в мире изобрел разборный пчелиный улей, в верхней части которого свободно вынимающиеся рамки для меда, а в нижней – гнездо пчел.

Эту славную дату мы с Николаем Афониным договорились отметить медовухой. 

Валерий БУРИЛОВ

Фото автора

Это место, еще десять лет назад представлявшее собой пустырь с развалинами братского корпуса, сегодня можно назвать маленькой Фиваидой. О том, как живет зажатый между федеральной трассой и большим городом маленький мужской монастырь, наш рассказ.

Начнем с того, что в Твери (а Николо­-Малица считается пригородной деревней) – это единственная мужская обитель. Отроч монастыря больше не существует, Жёлтикова монастыря тоже. Могло бы не существовать и Николо-Малицкого. Здесь, по сути, ничего не оставалось от разрушенной во время войны обители. Стерлась память о монастыре и у местного населения. Но за несколько лет дерзко выросли купола возрождаемой обители.

Восстановить монастырь в прежнем виде было невозможно – не сохранилось фотографий и чертежей, и настоятелем отцом Борисом было принято решение строить здесь маленькую Византию. При этом новые постройки встали точно на старые фундаменты.

Заходя за высокие стены, попадаешь в удивительный мир. Современный городской монастырь – уже само по себе необычно, а в Николо-­Малицкой обители еще и живут по уставу Святой горы Афон. Устав здесь – главный внутренний документ, по которому выстраивается внешняя (богослужебная и бытовая) и внутренняя (духовная) жизнь братии.

– Полное исполнение афонского древнего устава в монастыре, находящемся рядом с большим современным городом, невозможно, – объясняет отец Борис. – Начнем хотя бы с того, что Афонские монастыри запрещают посещение их женщинами. Сегодня у нас здесь такой подход невозможен.

Однако в монастырском храме мужчины и женщины стоят по разные стороны. Здесь это правило четко исполняется, хотя никто тебя не одернет, если встанешь не туда. Отец Борис мягко улыбается, когда слышит вопрос о нарушении новыми прихожанами внешних правил, которых они зачастую не знают. Здесь ни на кого не шикают и не косятся.

В обители, кроме игумена отца Бориса, трое из числа братии: иеродиакон Паисий, монах Никодим и послушник Алексей. Отцу Паисию 30 лет, отцу Никодиму – 25.

Просыпаясь в пять часов утра, монахи совершают келейные молитвы и направляются на утренние богослужения. После службы чаепитие, а после – послушание: исполнение возложенных обязанностей. В час дня обед, отдых, снова послушание до 16.00, потом короткий отдых, и било пономаря зовет на вечернее богослужение в 17.00. После ужина все идут снова в храм на повечерие с акафистом Пресвятой Богородице, а потом – свободное время. Братия за стены монастыря ходит только по делам или в лес погулять. Никаких гостей и магазинов. Но при этом никакого «тоталитаризма».

– У нас в обители вся дисциплина строится на любви, – говорит отец Борис. – А конфликты (мы же тоже люди) преодолеваем терпением.

Отец Борис говорит о важных внутренних правилах монаха. Оособенно важно держать свой ум, мысли в строжайшей узде.

– Читаешь жизнеописания и труды святых отцов и утешаешься, – говорит отец Паисий. Мы с ним поднимаемся на колокольню. – Они тоже жили среди людей. Да, кто­то уходил в затворы, в леса, но сегодня важнее быть среди людей.

У отца Паисия в монастыре как раз такое послушание, что он всегда среди людей. Ведет воскресную школу, проводит огласительные беседы с теми, кто собрался креститься, принимает гостей, проводит экскурсии по монастырю.

– Видите на полянке пенечки? Это наша воскресная школа. Я сижу на стульчике, дети на пенечках, так и занимаемся.

С колокольни вся территория монастыря и вся деревня как на ладони. Сегодня историческая территория обители наполовину частные земли, застроенные коттеджами. Но недостатка в земле нет. Тверская Фиваида расширяется не в самой Николо­Малице. Уже заканчивается постройка храма в Отмичах, Дмитровском. Это будут подворья или скиты монастыря. Но главное – отцу Борису поручено воссоздавать Жёлтиков монастырь.

Сейчас от обители святителя Арсения Тверского остались лишь разрушенный корпус и первый ярус колокольни. Десятки лет здесь хранится топливо Минобороны. Сейчас монастырь передан Церкви, поставлен на охрану, но военные не спешат уезжать. Если все сложится хорошо, то Жёлтиков монастырь будет восстановлен в изначальном виде, благо сохранились и чертежи, и многочисленные фотографии. Пока не решается вопрос с Никольской часовней, исторически принадлежащей монастырю. Сегодня это частная территория, а по сути – бордель. От осквернения ее не спасает ни историческое назначение, ни статус объекта культурного наследия.

Но все идет своим чередом. Может, что­то изменится со временем, может, нет. Монашеская жизнь не терпит суеты и своеволия. Уже сам факт, что в пропитанной дорожной пылью Николо­Малице, на окраине пропахшей дымом Твери, есть такое место, где тихо, откуда тебя не прогонят, где накормят и подарят доброе слово, удивляет и радует. Это маленький островок даже не Византии или «Святогории», а вот той самой Тверской Фиваиды, бывшей когда-­то здесь, но затоптанной и забытой сегодня. Для тех, кто узнал о ней, сумел ее разглядеть, открылась удивительная красота – редкое в сегодняшнем мире явление…

Александр ДЫЛЕВСКИЙ

Фото автора