Блог

Мне очень повезло в жизни. С самого детства рядом со мной был человек, который делал сам и учил меня делать только добрые дела, помогать тем, кто рядом. Половина учителей иностранных языков и литературы старшего поколения учились у него не только зарубежной литературе, но и культуре в целом.

Мой отец Давид Менделевич Файнгелеринт работал в Тверском государственном университете (Калининском педагогическом институте) с 1947 по 1994 годы. Он не был на пенсии ни одного дня.

Родился Давид в Киевской области, в Изяславе, рос на станции Шепетовка, где его отец работал станционным слесарем. Детей в семье было много – 12. Мой дед был озабочен тем, как их накормить, одеть и обучить. Потому кроме основного дела у него был приработок – дед был столяром­краснодеревщиком (делал прекрасную мебель, за которой к нему ехали издалека). Все эти подробности когда­то в юности я узнала из книги  «Как закалялась сталь», так как Николай Островский снимал у деда комнату в течение трех лет. Дед и бабушка не умели ни читать, ни писать, но сумели дать детям образование. Мой отец с золотой медалью окончил школу и поступил в лучший по тем временам гуманитарный вуз: Московский институт филологии и иностранных языков

1941 год – студент Давид Файнгелеринт получает отсрочку от призыва в армию до окончания вуза, но идет в горком комсомола и просит отправить его на фронт вместе с однокурсником Семеном Гудзенко. Оба не были сильны здоровьем: Семен Гудзенко страдал туберкулезом, Давид Файнгелеринт плохо видел. Так как ребята были внешне похожи, то один сходил два раза к терапевту, а другой – два раза к окулисту.

Служил отец в бригаде специального назначения. В октябре­ноябре 1941 года минировал Москву, чтобы взорвать и затопить город, если немцы прорвут оборону наших войск, а потом, в январе, разминировал столицу, защищенную Красной Армией.

В феврале 1942 года 29 бойцов бригады вышли в дальний путь на лыжах: из Москвы через Калининскую и Смоленскую области в захваченную немцами Белоруссию для организации партизанского движения на оккупированных территориях.

Полгода, пока не установились связи с местным населением и не нашлось место для лагеря, партизаны бригады «Неуловимые» питались сырой кониной и мерзлой клюквой, спали на снегу, не разжигая костра, чтобы не навести немцев на свою стоянку.

Отец не был ни минером, ни подрывником. Он выполнял в бригаде совсем другие функции: переводил все захваченные немецкие документы. Будучи комсоргом бригады, организовал ансамбль и выезжал в белорусские села и хутора с концертами, вселяя надежду на скорую победу голодавшим, отчаявшимся жителям Белоруссии, а после концерта отбивался от догонявших немцев. Организовал в Полоцком районе Белоруссии подполье, состоявшее в основном из молодых учительниц, которые приносили ему много ценных данных о немцах. В 1942 году вывез на телегах ночью из села Быковшина более ста ребят из детского дома, использованных немцами в качестве доноров. В 1943 году по заданию командира бригады и командования из Москвы пробрался на немецкий аэродром, нашел контакты с французскими пленными летчиками, служившими у немцев техниками, и, проведя у них под нарами 20 суток, разагитировал так, что они подняли в воздух шесть мессершмиттов и перелетели на нашу сторону.

Я ездила с отцом в Белоруссию много лет. Видела, как уже немолодые женщины вставали перед ним и его товарищами на колени, как плакали, обнимая их. Писали письма отцу словно близкому другу. Я с детства видела дружбу бывших партизан. Все они после войны состоялись как личности, получили награды, но каждый год в Измайловском парке на партизанской поляне плакали, вспоминая те годы, и очень честно любили и помогали друг другу в жизни. Самый старший – комиссар бригады Борис Львович Глезин, умирая в 92 года, в завещании просил, чтобы я была на похоронах его как близкий человек. Нет сейчас такой дружбы: она была скреплена страшными годами войны.

В 1944 году Белоруссия была освобождена, отец вернулся в Москву. В 1945 году демобилизовался и с 1947 года стал работать в Калининском государственном педагогическом институте, преподавая любимый предмет – зарубежную литературу.

Первой группой, которую он курировал, были бывшие фронтовики, прошедшие войну, много повидавшие, и один мальчик после школы, который очень выделялся среди остальных способностями, – Андрей Дементьев. После этой группы были сотни и тысячи студентов факультета романо­германской филологии и филологического факультета, где отец работал деканом, доцентом кафедры.

Половина студентов – словесников и учителей иностранных языков – знали отца, любили его, ласково называя Файном. Особенно интересовали отца славянские литературы. Он не только изучал их, но и читал лекции в Чехии, Болгарии, Духовной академии в Загорске (ныне Сергиев Посад). Причем, уважая людей любой национальности, отец изучал языки тех стран, литературу которых преподавал, и лекции читал только на их родном языке. Таким образом, он изучил 16 языков, что для меня всегда было непостижимым. В 1949 году отец первым в стране защитил диссертацию на иностранном языке, самостоятельно напечатав ее на старой машинке, которая до сих пор стоит у меня на шкафу.

Меня всегда поражала мудрость и эрудированность отца, сопряженная с мягкостью и бесконфликтностью, что для сегодняшнего времени редкость.

Он не просто самозабвенно любил свою жену и меня, а жил семьей. В возрасте пяти­шести лет я все лето проводила с отцом на даче и слушала вместо сказок про Гавроша, Тома Сойера. Слушать в школе про Колобка и Курочку Рябу мне стало неинтересно, и я развлекала себя, как могла. Отца часто вызывали в школу: сначала насчет моего поведения, затем – насчет свободы мысли и речи, не одобряемой в 60–70­е годы. Он ни разу не ругал меня, а лишь вздыхал. В 15 лет дал мне читать Библию, книгу, которую в 1970 году подростки даже не видели. Сказал – «Это Книга книг». Нет, в те годы нельзя было стать абсолютно свободным, но он был свободен внутренне.

Он так и не вышел на пенсию: работал, так как просил ректор, хотя очень болели поврежденные в белорусских болотах ноги, начались диабет, гипертония. Шел утром на работу, упал виском на лед. Когда привезли в больницу, не очень внимательно посмотрели. Сказали, что у старика гипертонический криз. После этого два дня читал лекции, а вечером на второй день его парализовало, и он умер в результате черепно­мозговой травмы.

Отец любил людей, учил меня традициям еврейского народа, прививая уважение к человеку независимо от национальности. Но всегда говорил, что человек должен знать свои корни, чтобы не оказаться «Маугли».

В 1980 году на «Мосфильме» выпустили документальный фильм «Частная хроника времен войны» об их бригаде. В 2010 году я отцифровала кассету и, когда начала смотреть, была потрясена кадром, где отец рассказывает студентам, что самое главное – это делать добро, не ожидая благодарности. Ведь я сама говорю эти слова учителям на лекциях и семинарах вот уже 16 лет, придя в педагогику в Тверской областной институт усовершенствования учителей после 15 лет работы врачом­травматологом и преподавая теперь вопросы здоровьесбережения.

Всё в нас от наших отцов и матерей.

В 1931 году мой дед дал моему отцу двадцать рублей, посадил в Киеве на поезд и отправил в Москву учиться. Совершенно не сопоставляя эти факты, я в 1997 году дала моему единственному и горячо любимому сыну 50 рублей и отвезла его в школу­интернат в Москву. Сын вырос, стал, как и я, врачом, причем врачом в шестом поколении (по материнской линии), помнит и любит деда, старается равняться на него в жизни и работе.

Ольга РОНЕНСОН, заведующая лабораторией «Инновационные аспекты здоровьесберегающего сопровождения школьного образования», кандидат медицинских наук, доцент

Недавно ветераны партизанского движения побывали в Кашине. Эта поездка была посвящена памяти героической партизанки­разведчицы Ины Константиновой и ее отца Александра Павловича, комиссара партизанской бригады.

В составе делегации бывшие разведчики Надежда Бойдина, Евгения Малышева, Виктор Совершаев, бывший командир отделения разведки Василий Бычков, инструктор Калининского обкома партии в годы войны Ия Вишнякова – навестили Регину Константинову, которая бережно хранит память об отце и сестре. Отчий дом она превратила в музей, где все сохраняется в том виде, как было при жизни Ины. Сохранены даже засушенные ландыши, которые Ина собрала в 1942 году, перед уходом в партизаны. В ее комнате хранятся довоенные фотографии, письма, фрагменты дневника. Ради воспитания подрастающего поколения, увековечения памяти отца и сестры Регина Константинова издала книгу «За строкой дневника» тиражом 1000 экземпляров. Причем на свои деньги, собранные из скромной пенсии.

Наши ветераны посетили могилы Александра и Ины Константиновых, возложили венок. Возложили цветы у Мемориала павшим воинам, на могиле героя войны лейтенанта Василия Волкова, перезахороненного на родине в июне 2007 года.

Затем бывшие калининские партизаны побывали в кашинской школе № 1, где училась Ина Константинова. В этой школе имеется музей, где собрана богатейшая коллекция материалов по истории партизанского движения в Калининской области.

С Иной Константиновой мы дружили, она была агентурной разведчицей в нашей 2­й Калининской партизанской бригаде, сформированной Калининским обкомом партии и штабом партизанского движения Калининского фронта в июне 1942 года. Я тоже была разведчицей – в войсковой разведке этой бригады. Отец Ины Александр Павлович Константинов сначала служил в нашей бригаде заместителем командира по разведке, а потом его перевели комиссаром в 16­ю бригаду.

Наша основная задача была – вести разведку, так как 3­я ударная армия и штаб партизанского движения Калининского фронта требовали чуть ли не ежедневно сообщать о передвижениях вражеских войск. У нас в каждой деревне были свои осведомители. Каждая разведчица знала своих людей и ходила по деревням, собирала сведения.

И еще очень важно, что мы вели разъяснительную работу среди населения. Народ был ошеломлен: враг дошел до Москвы, и геббельсовская пропаганда трубила вовсю, будто бы Москва взята, Ленинград взят, гитлеровцы движутся к Уралу. Население было в смятении, не зная, где правда, а где ложь. А мы распространяли листовки, рассказывали о настоящей обстановке на фронте, внушали людям: Красная Армия жива, победа будет за нами.

Помню, Ина была среднего росточка, полненькая, носила не очень длинные косы, чаще распускала волосы по плечам. У нее были очень выразительные, внимательные глаза. Ей было всего восемнадцать лет, когда она стала разведчицей, причем выполняла самые рискованные и трудные поручения. Дважды она попадала в руки немцев, но ей удавалось бежать и возвращаться к своим.

4 марта 1944 года Ина Константинова погибла. Несколько месяцев не дожила до полного освобождения нашей области от немцев. Помню, как это произошло. В районе Пустошки (ныне Псковская область) отделение партизан, вместе с ними Ина, проводили разведку. Когда возвращались обратно, их обнаружили немцы. Ина крикнула товарищам, чтобы уходили, а сама осталась прикрывать отход партизан, открыла огонь из автомата, была тяжело ранена. Немцы ее добили и оставили в лесу. Наши ребята через день вернулись на это место, нашли тело Ины, похоронили около сосны и написали на сосне ее имя. После войны отец Ины нашел то место, перевез прах Ины и перезахоронил его в Кашине.

Прошло уже много лет после тех событий. Нам, ветеранам партизанского движения, уже перевалило далеко за 80 лет. А Ина так и осталась в нашей памяти совсем юной девушкой: в июле 1944­го ей должно было исполниться двадцать…

Клавдия ТЯПИНА (БАРСУКОВА),

бывшая разведчица 2­-й бригады, председатель Областного совета ветеранов калининских партизан

Победитель поэтического конкурса

Тверского государственного

университета «Неоновая муза»

Тверь

* * *

Антрацитовый свод тишины

Над нефритом безбрежного лета,

В мягких иглах душистой сосны

Тусклых звезд отливают

                                              монеты.

 

Далеко за порогами нив –

Иномирье и время иное,

И вздыхает рассветный прилив

За лесной несогбенной спиною.

 

За долиной ручных светлячков,

За ветрами, поющими

                                          в скалах, –

Светомузыка двух маяков,

Силуэты дощатых причалов.

 

Хрупкий символ минувших

                                             утрат –

Мелкий жемчуг на тонком

                                           запястье,

Дикий берег ей названый брат,

А жемчужины – сестры отчасти,

 

Ее пульс на отметке нуля,

И отсутствие жизни бесспорно,

Лишь обломок его корабля

Принесут равнодушные волны.

 

* * *

посвящается ИЕ

Выплавил сумерки старый

                                          алхимик –

Капелька ртути и унция серы,

Пыльные улочки

                                     спали нагими

В третьем часу новоявленной

                                                      эры.

 

Медленно таял от наших

                                             дыханий

Лед на скрижалях июльского неба,

Плыли на запад слова

                                     заклинаний –

Бархатный шепот –

                           от будней плацебо.

 

Пудрой ванильной секунды

                                       ссыпались –

Время в ловушке объятий

                                           неловких,

Будто всю жизнь мы с тобой

                                       дожидались

В гонке за счастьем одной

                                         остановки.

 

* * *

ММП посвящается…

Карандашный набросок мечты –

Монохромные линии рвутся,

Из-под грифеля струйками льются

И штрихами объяты черты.

 

Переливы графитовых струн       

Бросят вызов бумажной природе

И клинками прохладных мелодий

Выбьют абрисы северных рун –

 

На потертых игральных костях,

На холсте монолитном

                                         и твердом,

На надеждах, что тянутся

                                         к фьордам,

И на всех перепутных камнях…

 

* * *

Кресло-качалка,

       Стакан молока,

            Ночь лепестковых ковров,

Словно фиалка,

       Разрыв в облаках

              Цвел под напором ветров,

Лунные вина,

      Капли мерцали

       В чашах клубничной листвы,

Тьму из сатина

       Утром порвали

                   Крики последней совы.

 

В кудри вплетался

        Запах табачный,

               В трубке шептал уголек,

В мысли прокрался

               Дрожью охвачен

                Страха пугливый зверек.

Было начало,

               Кто-то придумал

                       Письма идущих ко дну,

Время звучало

                           Свистом самума,

                      Ты уходил на войну…

 

* * *

Ляжет утро пером

                                         голубиным

На покатые крыши домов,

На речушек прохладные спины,

Чуть дрожащие в пальцах

                                               ветров;

 

В окна горсть одуванчиков бросит

И разбудит трамвайным

                                             звонком,

Облака тонкокрылая просинь

Оживит филигранным мазком.

 

Благодарно раздерну портьеры,

Прослежу, как на бледных волнах

Чуть качнувшись, истают

                                             галеры –

Звездный флот на небесных

                                                плечах.

 

В вечном танце Земля

                                        обернулась,

С облегчением выдохну сны,

Одинокая радость проснулась –

Только днем с ней бывают

                                              честны.

 

* * *

Скупые молитвы горящего леса
Окутали город молочною пеной,
Разлука когтями царапает

                                                стены,
Ведь я без тебя, словно меч

                                           без эфеса.

Цветут в лабиринтах

                             черничного мрака
Таимые страхи и страшные

                                                тайны,
Последняя ночь истекает печально
Блестящими каплями

                                     черного лака.

Неоновых нитей стеклянные

                                                     реки

Мельчают, впадая в рассветное

                                                    море,
Решив отказаться от общих

                                            историй,
Идем, прикрывая усталые веки.

И синие всполохи легких упреков

Вонзаются в душу до боли

                                           телесной,
Мы падаем в утро с надежды

                                            отвесной
В свинцовых цепях обоюдных

                                              зароков.

Бельский район

Слово

Мне бы жизнь свою исправить,

Искупить бы все грехи.

Истязает душу память,

Плод мучения – стихи.

В этой жизни все не ново,

Отыскать бы новизны.

Ищет сердце вечно – Слово,

В утешение вины!

Может, все не так и страшно,

У других куда страшней!

Только как-то все неважно,

Только как-то все больней!

Мне бы в жизни все наладить,

Навести на верный путь,

Только что с душою сталось?

Куда ехать? Где свернуть?

Как бы жить начать сначала?

Или как продолжить жить?

Только вот душа мечтала,

А судьба свивала нить!

В этой жизни все не ново,

И бывает пострашней.

Больно, когда Божье слово –

Тонет средь пустых речей!

 

***

На елках горностаевые шубки,

А на березках – кружевные шали.

Калинка рдеет, как девичьи

                                                  губки,

Которые взасос поцеловали.

Как дышится свежо,

Как радостно, привольно!

По-детски озорно –

Морозец щиплет нос.

Разлито волшебство,

Я пью его запойно

И кругом голова –

От этих нежных грез!

Ах, этот первый снег –

Как первое свиданье.

Калиновую гроздь –

Целую я взасос.

Морозец освежил –

В душе воспоминанья:

Вновь радостен и юн средь елей

                                               и берез!

 

Дикие голуби

Голуби вяхири взмыли над полем,

Смотрю зачарованно им я вослед.

Они устремляются в неба

                                            раздолье,

Где спелостью вишни

                            брезжит рассвет.

Добрые пепельно-сизые птицы –

Их грудки отмечены светом зари.

Может, царевна Заря-Заряница

Кормит с ладошек вас, сизари?

Не к ней ли летите в розовый

                                                 терем,

Тот, что в рассветных узрел

                                             облаках?

Сердцем мы все в сказки добрые

                                                  верим,

Даже когда отрицаем в умах.

Голуби вяхири, чуткие птицы,

Их воркованье для сердца бальзам.

…Да только на поле бурьян –

                                        не пшеница,

Раздолье воронам, а не голубям…

 

***

Ранний жаворонок в поле,

Зависая в синеве,

Дух волнует мой до боли,

До круженья в голове.

Лей же песню, лей же, птица,

Я душою подпою.

Моя песня будет литься

И на пропасти краю.

Что за дивное раздолье –

Мой родимый отчий край.

Я люблю его до боли,

Скромный, но душевный рай.

Спой мне песню, спой мне, птица,

Про любовь и про печаль.

Не нужна в руках синица,

И журавль летит пусть вдаль.

Ранний жаворонок в поле,

Зависая в синеве,

Все поет о вольной воле

До круженья в голове…

18 ноября в областной библиотеке имени Горького прошла презентация сборника стихотворений «Гармоника» тверского поэта Олега Горлова. Собрались друзья и поклонники творчества поэта, а также коллеги по ремеслу.

В поэтической манере Горлова нет ничего искусственного, напускного. Никакой ложной трагической позы и притворного пафоса. Зато явственно присутствует столь характерное для поэтов стремление осмыслить человеческую жизнь во всех ее красках и противоречиях. Естественны попытки индивидуального переосмысления вечных тем: жизни и смерти, любви и дружбы. Поиски нравственных ориентиров и раздумья над человеческой судьбой. Но, как это нередко случается со многими художниками слова, философская рефлексия не перерастает у поэта в нарциссизм. Чутко прислушиваясь к своему внутреннему «я», находясь в мучительном экзистенциальном поиске, автор не замыкается в себе. В стихах Олега Горлова читатель не найдет сложной ритмики и захватывающих дух метафор. Они подкупают именно своей простотой и певучестью, размеренным слогом, приверженностью классическим традициям. В них чувствуется влияние мастеров Серебряного века. Например, жадность в изображении деталей, свойственная Борису Пастернаку. Стремление запечатлеть малейший штрих, в подробностях передать атмосферу места или события, уловить едва ощутимые перемены душевного настроения.

Григорий ОРЛОВ

В детстве был неприятный мальчишка. Мы часто с ним ссорились, дрались, ругались. Ругань общеупотребительными словами приводила к тому, что в очередной вечер родители, приходя домой, доставали ремень и, показывая его, говорили: «Если еще раз мне скажут, что ты ругался…» А желание обругать было столь велико, что я придумал, как это делать, не возбуждая гнева родителей. Чем я неприятного мальчишку доставал, при очередной ругани обзывая: «А ты монеизм!», или «А ты декартизм», «А ты философизм». Все слова были с окончанием на «изм». Я тщательно выискивал в доступных мне книгах такие слова и, так как их оставалось немного, старательно берег до очередной ругани и выдавал по одному. А он, называя предыдущее «ругательство», кричал: «Я знаю, что это такое!» Когда кончились слова на «изм», пошли в ход другие окончания. Помню, последний раз я его сразил, обозвав «демоном Максвелла». Он долго ходил молчаливый.

Затем перемены в судьбе. Мои родители уехали из села к себе на родину в Калинин.

Прошло несколько десятков лет. Однажды, просматривая по Интернету новости науки, наткнулся на знакомый взгляд. Вспомнил: да это же тот неприятный мальчишка! Мир науки тесен, и вскоре знакомые рассказали о нем. Мой недруг стал доктором наук, говорят, подавал документы на члена­корреспондента. По­моему, он даже и не подозревает о том, кто его сделал человеком. А я так себе.

С грустью размышляя в вечерней темноте о своей жизни, думаю: «Лучше бы он меня так обзывал. Вот пример единства плохого и хорошего. Да­а! А может, это новый метод воспитания интеллектуалов: „ругализм“ на уровне бессознательного фрейдизма?»

На ком бы его еще раз проверить?

Викторий девяткин

Тверь

Осенняя призывная кампания в самом разгаре, и, несмотря на ряд нововведений в условия прохождения срочной службы, областные военкоматы с задачами, поставленными Минобороны РФ, справляются в штатном режиме.

Среди новшеств самым наглядным стало облачение новобранцев в форму от Валентина Юдашкина. Правда, стоит отметить, что строгие фасоны военного обмундирования, ставшие дизайнерской разработкой, не расцветились стразами и рюшами и остались по­прежнему лаконичными. Впрочем, форму от Юдашкина оценили разве что пришедшие на проводы девушки. Сами же тверские новобранцы на закономерный вопрос, нравится ли им наряд от кутюр, в большинстве своем отвечают, что существенной разницы между тем, что было, и тем, что стало, не видят. Кстати, оценить весь вещкомплект в этот призыв смогут не все ребята, а лишь те, чей размер ноги не дорос до 45­го, поскольку в наш регион берцы «а­ля Юдашкин» поступили только до 44­го размера. Конечно, босиком солдат никто в армию не отправит, палочкой­выручалочкой остаются проверенные временем кирзовые сапоги, запасы которых поистине неистощимы.

Но форма формой, а главным как для самих призывников, так и для их родителей остается место прохождения службы. По словам военного комиссара области Владимира Серефа, верхневолжские новобранцы, за редким исключением, будут проходить срочную службу в частях недавно созданного Западного военного округа, куда входит и территория Тверской области. Призывники, у которых на иждивении есть дети или престарелые родственники, и вовсе имеют право отдавать воинский долг Отчизне в частях родного региона. Что же касается службы в «горячих точках», то в отношении этого военком заверил: родители новобранцев могут быть спокойны – солдаты­срочники туда точно призываться не будут. Зато 20 тверским новобранцам выпала честь служить в, пожалуй, самом престижном воинском подразделении: роте почетного караула, куда направляют призывников, прошедших строгий медицинский отбор, психологическую диагностику на профпригодность, а также комплексную проверку органами безопасности на «законопослушность».

Однако примерно для 30 процентов ребят призывного возраста даже прохождение обычной медкомиссии в военкомате становится конечным пунктом на армейском пути: диагноз сколиоз вкупе с плоскостопием и плохим зрением значительно снижают показатели количества годных к воинской службе.
Кстати, начиная с этого призыва, папы и мамы, а также представители правозащитных организаций имеют полное право сопроводить новобранца непосредственно до места прохождения службы, побывать в воинской части, побеседовать с командиром и воочию убедиться в соблюдении декларируемых условий. Впрочем, как заверили на областном сборном пункте, от родителей таких заявок на «сопровождение» пока не поступало, так что верхневолжские срочники отправляются служить по старинке, без родительского пригляда.

– Лично я считаю, что проводить сына до поезда вполне достаточно, а ехать вместе с ним до воинской части – это уже излишество. В конце концов, армия должна приучать ребят к самостоятельности. Конечно, мы переживаем за то, как Виктор сумеет поставить себя на новом месте, но теперь, когда общаться можно не только через письма, но и по мобильному телефону, думаю, мы будем в курсе, как ему служится, – пооткровенничал Владимир Митин, пришедший повидаться с сыном к воротам областного сборного пункта.

Что и говорить, времена меняются, армейская служба тоже. Отбывать ее всего год, и блага цивилизации к казарме теперь ближе. Даже армия с ее консервативным укладом не смогла устоять перед засильем сотовой связи. Отныне солдаты­срочники в установленные часы имеют право созваниваться с родителями с помощью мобильных телефонов, правда, продолжительность телефонных разговоров всецело зависит от командования части, а также от поведения самого солдата, ведь послабление послаблением, а пунктуальное соблюдение устава еще никто не отменял.

Позитивные перемены не могут, к сожалению, решить главную проблему военкоматов: как значительно сократить число уклонистов. Ставку поэтому делают на тех призывников, для кого служба в Вооруженных силах РФ – гражданский долг.

Призывник Альберт Баланин в их числе. Он считает, что настоящий мужчина не боится службы в армии и не бегает по городам и весям, скрываясь от представителей военкоматов.

– Служба в армии делает из мальчишек настоящих мужчин. А когда отслужу, то смогу жить спокойно, не вздрагивая от каждого звонка в дверь, опасаясь повестки, ведь для мужчины подобная боязнь унизительна, – уверенно заявил новобранец из Кесовой Горы.

И тут, как говорится, ни убавить, ни прибавить.

Ксения БАДАКОВА

Фото Юлии СМОРОДОВОЙ (фоторепортаж в разделе «Фото»)