Блог

Внимательно прочел письмо Р.А. Богатырёвой «Дети погибших защитников Отечества взывают к справедливости», опубликованное в «Тверских ведомостях» №  11 за март 2011 года. То ли от тяжелого характера, то ли по иным причинам полностью согласиться с автором не могу, поскольку вклад в Великую Победу не вернувшихся с войны не одинаков, даже в некоторых случаях отрицательный.

Вклад в Победу истинных защитников Отечества – солдат, партизан, подпольщиков, медиков – невозможно переоценить, и он по достоинству оценен государством. Нельзя забывать и то, что в Русском корпусе генерала Штейфона, корпусе генерала Петра Краснова, армии генерала Власова и некоторых дивизиях и легионах сражались против нас и «пропавшие без вести». Притом отчаянно, и оставались с Гитлером до смерти. А разного рода каратели с полицаями и им подобные, которые отлавливали партизан и им сочувствовавших, обрекая их на мученическую смерть? Впрочем, и их деятельность государством в свое время была оценена по заслугам. Какая­то часть из «пропавших без вести» не пожелала вернуться на Родину после Победы, предпочла жить на Западе. Учитывая вклад в Победу отцов, все ли сироты имеют моральное право «взывать к справедливости»? Ситуация не из простых и практически неразрешимая.

Судьба детей войны также не из простых. Есть счастливчики, которые проживали далеко от линии фронта. Они не видели войны, не слышали разрывов снарядов и свиста пуль, да и на столе у них что­то было. А вот нам, оказавшимся в оккупации, очень не повезло. Приходилось физически ощущать, как «подпрыгивают» дома от близкого разрыва бомбы, как рассыпаются рамы со стеклом от взрыва снаряда. Добавьте к этому постоянный голод, холод и страх. Все это не прошло бесследно для нас.

Никогда не забыть ночи, когда наши войска освобождали деревню от фашистов при поддержке артиллерии, которая била по домам прямой наводкой. Единственное спасение от осколков и пуль – вовремя укрыться в подполье, где мы, три семьи с детьми, и прятались. Ужас всех охватил, когда моя тетя крикнула: «Вылезайте скорее, немцы нас подожгли». К нашему счастью, со двора.

Впрочем, не буду об этом, так как понять может только тот, кто нечто подобное пережил. Допущу бестактное замечание: а детей, родившихся во время войны от друга­соседа или даже от оккупантов, к какой категории отнести? Сами факты такого рождения имеют место быть, а дети­то в чем виноваты?

Вызывает сомнение утверждение, что дети погибших отцов «на сегодня самая незащищенная категория граждан» и государство «должно поторопиться отдать должное погибшим воинам в лице их детей». Ведь дети­то давным­давно пенсионеры, сами себе обеспечивали жизнь в старости, зарабатывая в том числе и льготы. Нельзя считать, что всегда нам что­то или кто­то должен.

Опять некорректное замечание. О выплатах «достойных компенсаций». В какую сумму, хотя бы приблизительно, «взывающие к справедливости» хотят получить за погибшего?

Мое личное мнение: нельзя резать по живому, разделяя детей войны по каким­то категориям. Для кого­то будут и признание, и некоторые льготы, а другие­то чем хуже? Счастливы они в лихие военные годы не были. Нужен единый закон о детях войны для всех, родившихся до 31 декабря 1945 года, в котором необходимо прописать нормы о льготах. Кто­то очень обидится на это письмо. Прошу извинить меня. Что поделаешь, если так думаю. Характер­то тяжелый.

Р.А. СТРУЖКОВ

Кувшиново

Предлагаю сюжет для первоапрельского ролика.

Дмитрий Шпаро в рамках подготовки к очередному пешему походу на Северный полюс приезжает в Тверь. Особенно ему понравились торосы перед домом №  7 по проспекту Ленина. Интервью у знаменитого путешественника – тот в полярном обмундировании, темные очки, борода, на лыжах стоит на вершине тороса, на лямках сани, а сзади по проспекту едут машины: «Вы знаете, это идеальное место для подготовки к полярному походу. Есть все – и лед, и торосы, и водяные промоины… Большое спасибо руководителям города от организаторов похода за возможность тренироваться в условиях, максимально приближенных к реальным».

А переходы через снежные холмы можно заснять, например, на тротуарах по улице Дмитрия Донского (по пути к рынку).

В.Н. КОБЛИЦКИЙ

Тверь

До начала сороковых годов ХХ века инопланетяне посещали Землю редко, потому что уж очень большие материальные и энергетические ресурсы требовались для осуществления полетов на расстояние в десятки световых лет. Немногие сохранившиеся материальные свидетельства их предыдущих посещений подверглись сильнейшей эрозии, поэтому их подлинность вызывает сомнения и незатихающие дискуссии в научной среде. Каких­либо упоминаний о визитах инопланетян в ле­тописях землян нет по той причине, что они имели место в дописьменную эпоху. Но, воодушевленные своим президентом (или как он у них там называется?), инопланетяне совершили целый ряд прорывных научных открытий, внедрили не меньший ряд инновационных технологий, что позволило им в тысячи раз удешевить и ускорить межпланетные перелеты. И с сороковых годов ХХ века они зачастили на Землю. Посещали почему­то небольшие городки, а общаться предпочитали с простыми, не обремененными большими научными познаниями и властными полномочиями людьми, не чурающимися выпивки.

А вот хроника последнего их визита на Землю в 2000 году. Инопланетяне приземлились в парке одного из российских городков районного значения. Оказавшийся поблизости бомж Василий вступил с ними в контакт и после добровольного обследования, излечения от алкоголизма и сопутствующих заболеваний, чисто вымытый, одетый с иголочки и благоухающий лучшими неземными ароматами привел инопланетян в приемную главы района. Принятым после приличествующего ожидания инопланетянам глава района представился полномочным представителем президента и народа России, а также глав всех других государств и народов Земли и потребовал в течение часа компенсировать причиненный прилетом инопланетян ущерб атмосфере, экологии, ноосфере и другим сферам планеты Земля, существующим сейчас и тем, которые, возможно, будут обнаружены впоследствии. Без малейшей запинки озвучив размер компенсации, он тут же увеличил ее ровно в два раза, мотивировав это необходимостью откатов вышестоящим лицам. В противном случае глава района пообещал прихватизировать их корабль, а самих инопланетян отдать в рабство знакомым крутым ребятам. Ошарашенные инопланетяне подсчитали, что для выплаты компенсации все население их планеты должно работать не менее двухсот лет, и тут же, использовав новейшие технологии, еще не освоенные в «Сколково», исчезли, пообещав никогда больше не приближаться к нашей Солнечной системе. Так земляне лишились возможности уже в наши дни перенять технологии малозатратного скоростного космоплавания.

Сомневающихся в достоверности описанных событий автор отсылает не к бомжу Василию, который уже стал крутым бизнесменом (просто так теперь к нему не попасть), а к тем людям, которые уже лет десять «видят» динозавра в озере Бросно в Андреапольском районе – и не сомневаются.

А.В. МАЛЬЧУКОВ

Андреаполь

Иван Аникеев из первого отряда космонавтов на орбиту так и не попал. Последние годы жизни он провел в Бежецке

12 апреля нынешнего года исполнится 50 лет со дня полета первого человека в космос. Его имя, к счастью, еще у всех на слуху – Юрий Гагарин. Но даже старшее поколение не знает, кто был в полном списке первого отряда космонавтов. Тогда он был составлен по алфавиту: Иван Аникеев, Павел Беляев, Валентин Бондаренко, Валерий Быковский, Валентин Варламов, Борис Волынов, Юрий Гагарин, Виктор Горбатко, Дмитрий Заикин, Анатолий Карташов, Владимир Комаров, Алексей Леонов, Григорий Нелюбов, Андриян Николаев, Павел Попович, Марс Рафиков, Герман Титов, Валентин Филатьев, Евгений Хрунов, Георгий Шонин.

Все летчики из первого отряда – дети военного времени. С Иваном Аникеевым судьба распорядилась не самым жестоким образом: сын железнодорожника, он был эвакуирован со станции Лиски, где жила семья, на другую станцию Воронежской области. Занятия в школе пришлось прервать и приспосабливаться к суровому быту.

Школу закончил уже будучи восемнадцатилетним. Ждала армия. Аникеев выбрал летное училище из тех, что казались ему поближе к дому. Надел форму курсанта Ейского военно­морского авиационного училища имени Сталина. Через два года многих курсантов и командиров перебросили на Среднюю Волгу – доучиваться на новом месте. Но вместо штурвала пришлось брать в руки лопату и строить аэродром. Многие тогда сломались, а Иван выдержал, дождался того дня, когда со взлетно­посадочной полосы, приглаженной собственными руками, он поднял в небо МиГ­15.

После окончания училища распределился на Крайний Север. Летал на разных типах самолетов. Три года провел в заполярном гарнизоне.

В 1959 году молодых, абсолютно здоровых летчиков по заданию Сергея Павловича Королёва разыскивали военные медики. Для подготовки к космическому полету нужно было подобрать людей примерно 30 лет, ростом не более 170 сантиметров и весом до 70 килограммов.

Пришла очередь и Аникеева. Врач полка передал: быть в соседнем городке на медкомиссии. Прибыл в назначенное место. Удивился, что перед кабинетом медиков стоит часовой. Вошел туда, представился. За столом полковник. Общие вопросы: «Как здоровье?», «Занимаешься ли спортом?» Потом перешли к делу и спросили, нет ли желания полетать на современных самолетах. Желание было. «Ждите, вас вызовут».

В Москву вызвали в конце года. Аникееву оставалось несколько полетов до получения квалификации летчика первого класса. Но вместо кабины самолета пришлось занять… койку в госпитале. Приглашенных на медкомиссию было как селедок в бочке. Все в коричневых пижамах с белыми нашивными воротничками. От ежедневных испытаний в барокамере, на центрифуге, на мыслимых и немыслимых приспособлениях, вытряхивавших, казалось, душу, становилось невмоготу.

Наконец после трехмесячных медицинских исследований Ивану сказали: «Всё. Поселяйтесь в гостинице и звоните сюда каждый день».

Он звонил, и однажды его пригласили на мандатную комиссию. Вместе с Иваном на нее явились еще 19 человек. После комиссии сфотографировались все вместе – в пижамах с белыми нашивными воротничками.

Вновь собрались в Москве в начале весны 1960 года. В военном билете Аникеева появилась необычная запись: «Слушатель войсковой части…».

В апреле всю группу переправили под Саратов. Предстоял один из ответственнейших этапов подготовки – парашютные прыжки. За месяц прыгали бессчетное количество раз с самолетов и вертолетов разных типов. Прыгали утром и днем, вечером и ночью. На сушу, на воду, на лес, с большой и малой высоты. В плохую погоду и хорошую. Всего одного прыжка не хватило Аникееву до девяти десятков. Осенью ему было присвоено звание инструктора парашютно­десантной подготовки.

К тому времени вся группа стала совершать регулярные поездки на занятия из Москвы на 41­й километр Подмосковья. Тогда база не имела названия, сейчас она известна как Звездный Городок.

День один к одному: с утра физзарядка, потом учебный корпус, спортзал, вибростенд, сурдокамера, барокамера… Выносили, казалось, невозможное. Их вдохновлял будущий полет на корабле, который им впервые показал академик Королёв после первой встречи.

Тогда космонавтов вместе с руководителями подготовки провели в большой светлый кабинет. Длинный стол, по обеим сторонам стулья, между окон диван и два кресла. В одном углу – огромных размеров глобус на откатываемой подставке, в другом – веерная пальма в деревянной кадке. У дальнего окна – небольшой рабочий стол. Рядом с ним пульт с несколькими телефонными аппаратами. Над столом портрет Циолковского. Из дверей, ведущих в рядом расположенную рабочую комнату, вошел Королёв.

Усадив всех за большой стол, Сергей Павлович сказал, что сегодня знаменательный день – будущие космонавты познакомятся с первым пилотируемым космическим кораблем. Пока все очень скромно, полетит только один человек, и только на трехсоткилометровую орбиту, и только с первой космической скоростью. Зато первым может быть любой…

И еще были у Аникеева встречи с генеральным конструктором: в его КБ, на заводе, на запуске Титова, на приеме в Кремле. Будущие космонавты, как и конструкторы, называли его между собой СП – секретный парень. Однажды генеральный конструктор подарил каждому члену отряда по коробке, в ней на бархатном ложе – копии эмблемы, доставленной советским аппаратом на Луну. Подарок со значением. Его Иван Николаевич бережно хранил.

…Они все были готовы к полету, но для ускоренной подготовки выделили шестерых: Варламова, Гагарина, Карташова, Николаева, Поповича, Титова. Почти все время они проводили на тренажерах, остальные продолжали «осваивать космос» в неторопливом режиме: занятия, всевозможные анализы и осмотры, нагрузочные пробы. Требования были по­прежнему рассчитаны на двойной, а то и тройной запас человеческой прочности.

Во всех испытаниях не обходится без драм и трагедий. Драмы начались с перспективной шестерки. При восьмикратной перегрузке врачи обнаружили точечные кровоизлияния у Валентина Карташова. Приговор суров: в космос лететь не может, допуск только в транспортную авиацию.

Валентин Варламов перекрыл себе дорогу в космос, прыгнув с берега в воду. Ударился головой о дно. Диагноз – смещение шейного позвонка.

В стартовой шестерке появились замены: вместо Карташова – Григорий Нелюбов, вместо Варламова – Валерий Быковский.

Когда запускали Гагарина, на Байконур летали все готовившиеся в стартовой «шестерке». Вторым дублером был Нелюбов. Правда, он не надевал скафандр, как Титов, но провожал Гагарина до самой ракеты.

В день первого старта Аникеев был на комиссии – в очередной раз проверяли на медпригодность.

На старт Титова полетели все члены отряда. Иван видел старты, их показывали на киноэкране. Но одно дело кино, другое – наяву. Взлет ракеты с Германом Титовым в корабле ошеломил: гигантская сигара, казавшаяся незыблемой из­за веса и объема, шла в высоту легко и уверенно.

Пробыли на Байконуре десять дней, знакомились с учеными, с системами старта, с комплектованием ракеты.

Вернувшись в столицу, узнали, что все члены отряда без вступительных экзаменов стали слушателями Военно­воздушной академии имени Жуковского. Это вместе с гарантией не набирать новых претендентов, пока не слетает весь первый призыв, внушало еще больший оптимизм.

Космонавтам оказывали почести. Несколько раз Иван Аникеев присутствовал на приемах в Кремле по случаю первых полетов. Правил бал Н.С. Хрущёв. Однажды, растроганный симпатией, долго жал Аникееву руку. Позади Хрущёва стоял улыбавшийся Л.И. Брежнев в нетерпеливом ожидании в очередной раз поприветствовать новоявленных и будущих Героев Советского Союза.

Теперь даже холостякам были предоставлены в Москве трехкомнатные квартиры. Во время полетов Николаева и Поповича всех нелетавших впервые приобщили к настоящему космическому делу: Аникеев как штурман управления полетом был командирован на связь с космонавтами в Западную Сибирь.

Он чувствовал, что должен уйти в космос скоро, очень скоро. Такое же чувство испытывали и его товарищи по отряду – Григорий Нелюбов и Валентин Филатьев. Но случаются в жизни роковые обстоятельства, навсегда замыкающие путь к цели. Если б каждый из тройки Нелюбов – Аникеев – Филатьев знал, где споткнется…

Иван Николаевич называл это «стечением обстоятельств». Все из первой двадцатки были людьми разными. Отличались характерами, вкусами, интересами, разнились по возрасту и семейному положению. Из всей «честной компании» наибольшей энергией выделялись Гагарин, Попович и Нелюбов. Григорий Нелюбов был, пожалуй, даже наиболее яркой фигурой. Ему льстило быть первым, это чувство он в себе поддерживал постоянно, и иногда оно перерастало в чувство собственного превосходства.

…Как­то Нелюбов, Аникеев и Филатьев в парке культуры и отдыха зашли в пивную. Мимо «стекляшки» проходил патруль. Офицерам, принявшим на грудь по паре кружек пива, администратор предложил удалиться через черный ход. Нелюбов ни в какую. Подвыпившую троицу патруль задержал. В комендатуре был составлен рапорт. Руководство Центра подготовки космонавтов упросило дежурного не давать рапорту хода, если наиболее конфликтный Нелюбов извинится. Он категорически воспротивился. Рапорт пошел по инстанции. Разгневанный Н. П. Каманин отдал распоряжение отчислить всех троих.

Космонавты считают, что Аникеев и Филатьев пострадали исключительно по вине Нелюбова. Этим спокойным, уравновешенным ребятам претила всякая бравада. Они, что называется, погорели за компанию.

Вся троица была на занятиях по теоретической механике, когда пришел приказ главкома ВВС Вершинина об отчислении их из академии «за несоблюдение режима».

Было чувство глубокой депрессии. Как же так? А «железное» обещание полета? А выматывающие, до кровавых кругов в глазах, испытания на вибростенде, центрифуге, тягостные «отсидки» в сурдобарокамере, занятия на тренажере, в крохотном спускаемом «шарике» диаметром 2,3 метра? А ночные прыжки в скафандрах на лес? А скафандры – тренировочный и полетный – пошитые специально и пригнанные по фигуре до миллиметра?

Неужели муки и напряжение бесконечных испытаний не стоят милосердия?

Всех троих вызвал Каманин: «Что собираетесь делать?» Ответили: «Будем летать». А как продолжать летную службу, если за штурвал три года не садились? Пришлось восстанавливаться, заново почувствовать пилотское кресло. Потом по распределению разъехались кто куда. Нелюбова отправили на Дальний Восток. Жизнь его оборвалась трагически. Переходил через железнодорожный мост и погиб под составом. Филатьев в забвении закончил жизнь где­то на Украине. Фортуна слегка улыбнулась Аникееву, определив место службы, вполне благоприятное по климатическим условиям – в Бежецке. До 1965 года летал. Потом спустился с небес под землю – стал штурманом наведения. Отсидел под землей десять лет. Жилья как такового не было, снимал углы. После престижного московского быта этот казался насмешкой над его опытом, силой, волей, энергией. Над званием «Член первого отряда космонавтов».

Иван Николаевич Аникеев жил вдвоем с женой, с которой познакомился в Бежецке, в однокомнатной «хрущевке». Быт – до аскетизма. В интерьерах ни намека на его космическое прошлое. «Что было – то было, не к чему вспоминать. Зачем это?» – лейтмотив нашего трудного, затяжного диалога, иногда истончавшегося до готовой оборваться нити. И все­таки, мне показалось, воспоминания молодости помогли ему оттаять, и на столе появились планшет со старыми фотографиями, несколько экземпляров «Известий» с очерком «Космонавт №  1», присланных их автором Ярославом Головановым, вырезка из старой «Недели», где Иван Николаевич восседает в первом ряду с нелетавшей Еркиной и только что слетавшим Поповичем.

Подножка судьбы, выбившая из колеи, не ослабила, не озлобила Ивана Аникеева. С высоты пережитых лет он мог бы посетовать на свое прерванное восхождение. Ни разу не посетовал, не бросил упрека ни начальству, ни своим товарищам по несчастью.

Был убежден, что «ошибок» тогда не наделал и можно было бы обойтись «по­другому». Увы, иной судьбы нам не дано.

– А если б было дано? – спрашивал Ивана Николаевича.

– Снова бы попытался слетать в космос…

Жаль, забыл спросить Аникеева, за что удостоен он ордена Красной Звезды. Тешу себя надеждой, что именно за попытку полета.

Валерий БУРИЛОВ

P.S. После смерти Ивана Аникеева его супруга Галина уехала из Бежецка к дочери на Урал. Могила Ивана Николаевича заброшена.

В этом году исполняется 90 лет, как первые поезда пришли на станцию Калязин. Сейчас это станция на так называемом резервном ходу Москва – Санкт­Петербург переживает не лучшие времена. Давно прошло время, когда через Калязин проходило ежедневно три пары поездов дальнего следования (а летом в отдельные дни – четыре), когда каждый вечер в полдесятого приходил «ленинградский» поезд из Москвы, а по утрам гадали, опоздает ли «ленинградский» на Москву или сразу брать билет на «угличский».

Сейчас в отдельные дни станция тиха и пустынна с утра, когда маневровый тепловоз привозит один­единственный вагон из Углича, который для жителей деревень вдоль линии служит зимой (а для некоторых деревень – и летом) единственной связью с миром, и до вечера, когда станцию проходит пригородный (или, как называют его местные жители, «рабочий») поезд Савёлово – Сонково. Не лучше ситуация здесь и с грузовыми перевозками.

А ведь по планам столетней давности Калязин мог стать узловой станцией на линии Москва – Череповец (через Савёлово, Сонково) и Кашин – Новки (станция недалеко от города Ковров Владимирской области).

Два любопытных документа: «Пояснительная записка к проекту Верхне­Волжской железной дороги», изданная в 1913 году в Петербурге, и «Очерк ходатайства калязинских общественных деятелей о проведении через Калязин Тверской губернии железной дороги», изданный в Калязине в 1915 году, – позволяют подробнее понять, какими путями могло идти строительство магистралей в этой части России, какое значение могла бы иметь станция Калязин, если бы все намерения были осуществлены.

В 1898 году была открыта станция Кашин. Это событие запечатлел кашинский фотограф В.А. Колотильщиков (на фото). Открытие было чрезвычайно торжественным, приезжал император Николай II с семьей. Кашин получил надежную связь с Петербургом (изначально через Сонково и Бологое, ход через Хвойную и Мгу был построен позже), кашинские купцы получили возможность торговли, используя все преимущества железной дороги.

В 1900 году паровозы пришли на станцию Савёлово из Москвы, в «сапожное царство» (ныне город Кимры, а тогда два разных населенных пункта: село Кимра на левом берегу Волги и деревня Савёлово на правом).

Планы по проведению железной дороги в Калязин существовали еще до открытия станций Кашин и Савёлово. В октябре 1894 года на Земском собрании Калязина обсуждался вопрос о мерах улучшения экономического положения населения уезда. Падение уровня жизни было связано, в первую очередь, с обмелением Волги – главной транспортной артерии и кормилицы Тверской губернии. В отдельные годы навигация была возможна только два месяца в году. Отсутствие возможности подвоза пшеницы делало невозможным производство крахмала, которым Калязин славился исстари, продукцию местных кустарей (например, валенки) приходилось продавать скупщикам за бесценок. Росли цены на товары первой необходимости, которые по большей части приходилось доставлять гужевым транспортом.

Для решения комплекса проблем нужно было присоединить Калязин к общероссийской сети железных дорог, которая в те годы активно развивалась. Ближайшей станцией, откуда можно было бы вести пути, должен был стать Кашин. Строительство дороги туда от Савелино (ныне Сонково) к 1894 году уже велось. Земское собрание уполномочило Земскую управу и гласного Николая Петровича Шубинского на ведение переговоров с правлением Виндаво­Рыбинской железной дороги об условиях продления кашинской линии до Калязина. Чуть позже была ассигнована сумма в 1000 рублей на проведение предварительных изысканий между Кимрой и Калязином.

В сентябре 1896 года на заседании Земского собрания было доложено, что правление Виндаво­Рыбинской железной дороги готово продлить Кашинскую ветку до Калязина и соединиться в удобном месте на левом берегу Волги (правление, видимо, изначально хотело вести линию по левому берегу) с тем обществом, которое взялось бы вести линию от станции Савёлово.

В декабре 1897 года депутаты Земского собрания С.И. Голиков, А.Д. Костомаров, Н.П. Шубинский, И.А. Коровкин лично ходатайствовали перед министром путей сообщения князем Хилковым (с подкреплением ходатайства чертежами и расчетами) о проведении участка Савёлово – Кашин через Калязин по правому берегу Волги. Министр выразил сочувственное отношение к ходатайству, но одновременно указал на массу затруднений в удовлетворении ходатайства, одним из главных министр назвал удлинение пути. Депутаты спешно обратились к опытному специалисту инженеру Табурно, который разработал два варианта проведения линии от Савёлова до Кашина: через Калязин по правому берегу Волги и через Белеутово (в пяти километрах выше по течению от современного железнодорожного моста) по левому берегу. Длина линии по правому берегу была больше на пять верст. Для строительства участка Савёлово – Кашин вскоре выдвинулся Савва Иванович Морозов.

Несмотря на то, что требования министерства путей сообщения о недопустимости сильного удлинения трассы в случае прохождения по правому берегу и наличие подрядчика в лице самого С.И. Морозова, постоянные заявления Кашинского и Корчевского земств (Кимра тогда входила в состав Корчевского уезда) о необходимости вести линию по левому берегу тормозили строительство. Помимо явного мотива – трасса получалась короче – кимряки стремились получить мост через Волгу у себя, а не где­то под Калязином. Стремление вполне понятное, ведь мост (правда, автомобильный) в Кимрах построили только в 1970­х годах.

Весь 1898 год прошел в постоянной переписке с участием представителей всех четырех земств (в том году присоединилось Угличское земство) и в различных заседаниях. В числе прочего калязинцы обращались к министру финансов С.Ю. Витте и председателю кабинета министров П.Н. Дурново. В 1900 году вопрос о соединении Савёлова и Кашина считался решенным, но не решено было, по какой трассе их соединять. В этом же году была открыта станция Савёлово. Возникла удивительная ситуация: несколько деревень Калязинского уезда (Савёлово, Великий Двор и другие) и село Талдом получили прямую надежную связь с Москвой, а сам уездный центр такой связи не имел.

В последующие два года никаких подвижек по решению вопроса о строительстве не было. В 1903 году по ходатайству Калязинской земской управы под руководством инженера Бандеровского студентами Московского инженерного училища были произведены изыскания по обоим берегам Волги. В пояснительной записке к проекту отдавалось предпочтение правобережному варианту, как захватывающему более развитый в экономическом отношении район и, следовательно, обещающему большую доходность пути в расчете на версту. Также правобережный вариант приближал к сети Углич.

В 1906 году появляются планы строительства линии не до Углича, а сразу к мосту через Волгу у станции Волга и примыкания этой линии к линии Виндаво­Рыбинской железной дороги у станции Кобостово. В 1907 году проект такого строительства был разработан.

К 1912 году образовалась «московская группа учредителей Верхне­Волжской железной дороги», которой был выработан и представлен правительству проект на сооружение железнодорожных линий Савёлово – Калязин – Углич и Калязин – Берендеево (Ярославской губернии). В июне 1912 года в департаменте железнодорожных дел прошло совещание, в котором участвовали представители различных ведомств, а также представители земств, заинтересованных в строительстве. Линия Кашин – Савёлово была признана полезной и необходимой к строительству. Линия же на Берендеево была найдена непригодной для магистрали.

В 1913 году проект, не меняясь по сути, стал выглядеть следующим образом: линия Кашин – Калязин – Новки (239 верст) и Савёлово – Калязин – Углич (93 версты). Калязин должен был стать крупным железнодорожным узлом, предполагалось строительство депо. На протяжении двух верст участок пути должен быть общим для обеих линий.

19 мая 1914 года последовал закон о строительстве Верхне­Волжской железной дороги. В 1915­м строительство наконец началось. Но Первая мировая война, события 1917 года и последовавшие за ними помешали начатому строительству. Линия Кашин – Савёлово была сдана только в 1921 году. К строительству на Новки даже не приступали, а линия на Углич была построена только в конце 1930­х для подвоза материалов на строительство Угличской ГЭС. Причем построили ее по старому проекту, поэтому через несколько лет пути пришлось переносить дальше от Волги.

Линия Савёлово – Углич согласно проекту 1913 года должна была иметь следующие станции и разъезды: разъезд Хотча (открыт как Гадово, ныне Белый Городок), станция Стрельчиха (в 1980­х станция была ликвидирована, пассажирское здание разобрано), разъезд Кобылино (открыт как Скнятино, в 1995­м станция была ликвидирована, пассажирское здание сгорело в декабре 2000­го); разъезд Доскино, станция Прокшино, разъезд Маймеры при строительстве в 1930­х построены не были. На осуществленном участке линии у станции Скнятино в конце 1930­х пришлось переносить пути дальше от Волги со строительством значительных мостов через сильно разлившиеся Волногу и Нерль.

Помимо описанных разработанных проектов, была выполнена рекогносцировка линии Новки – Савёлово – Тверь. Линия должна была от станции Сима через Переславль­Залесский подойти к Савёлову, пересечь Волгу и левым берегом идти в направлении Корчевы. Далее линия переходит мостом Тверцу и присоединяется к Николаевской железной дороге у станции Брянцево. Трассировка от Савёлова правым берегом была признана нецелесообразной ввиду глубокой излучины Волги от устья Орши до Корчевы, необходимость пересечения мостами рек Дубны и Шоши. Общая протяженность линии Новки – Брянцево составляла, согласно рекогносцировке, 335 верст.

Строительство запроектированных линий позволило бы не только сделать Калязин и Савёлово крупными железнодорожными узлами, но и присоединить к сети железных дорог Суздаль и Переславль­Залесский. И кто знает, может быть, тогда в наши дни «Сапсан» из Нижнего в Питер летал бы не через Москву, а через Суздаль, Калязин или Савёлово… Но, к сожалению, проекты в реальность воплощены не были.

Александр КОРШУНОВ

Калязин – Москва