Заслуги Евгения Борисова перед культурой Верхневолжья по праву отмечены многими высокими наградами. Борисов – лауреат литературных премий имени Лизы Чайкиной, имени М.Е. Салтыкова-Щедрина. Он награжден серебряной «Медалью Пушкина», почетным знаком «Крест святого Михаила Тверского», является почетным гражданином Тверской области.
В настоящее время Евгений Иванович ведет значительную общественную работу: является председателем комитета по присуждению областной литературной премии имени М.Е. Салтыкова-Щедрина, членом комиссии по вопросам помилования, образованной на территории Тверской области, входит в состав правления Тверского областного отделения Российского фонда мира. И, наверное, самое главное то, что Евгений Борисов продолжает плодотворно трудиться на литературном поприще. Предлагаем читателям отрывок из его новой, пока еще не изданной книги.
Презентация
Глава из новой книги «Вчерашний снег»
В тот погожий, казалось бы, ничем не примечательный июньский день в жизни Гоши Налимова произошло событие чрезвычайной важности. Оценить его по достоинству мог бы, пожалуй, лишь тот, кому хоть однажды довелось пережить такое…
У Гоши Налимова вышла в свет первая книга. Это был сборник стихов, на издание которого Гоша три года собирал деньги. Как птичка – по зернышку. Он был молод и он знал, что молодым талантам нужно помогать, а всякие бездари пробьются сами. Гоша не был бездарью, его стихи публиковались в местных газетах и в коллективных сборниках. Знакомые поэты, даже профессионалы, похваливали его. Но Гоша мечтал о книге, чтобы потом его приняли в творческий Союз, чтоб он мог вот так, на равных, заходить в писательскую организацию, общаться со своими коллегами, участвовать вместе с ними в литературных вечерах…
И вот свершилось! В тот день, переполняемый небывалой радостью, Гоша ворвался в писательскую организацию, к своим крестным отцам и наставникам.
– Вот! – воскликнул он, победно вскинув над головой сигнальный экземпляр своей книги. – Прямо из типографии… Вы только понюхайте, понюхайте, как она пахнет! Вот он, запах победы…
Гошина книга, страницы которой еще хранили запах типографской краски, пошла по рукам. Кто-то из писателей, следуя настойчивому призыву автора, старательно обнюхав книгу, произнес:
– Обычно у первой книги запах специфический… Пахнет тем, что без выпить нам сегодня, похоже, не обойтись.
Присутствующие писатели, а их было человек пять, включая Вадима Петровича, ответственного секретаря, и литконсультанта Фёдора Никитича, дружно и недвусмысленно взглянули на виновника неизбежно грядущего торжества. Вадим Петрович развел руками: куда, мол, денешься!..
– Понял, – отреагировал догадливый Гоша, – я мигом.
И тут же исчез за дверью.
Ненормированный рабочий день в творческом Союзе подходил к концу, но писатели не расходились. В ожидании Гоши по очереди перелистывали его книжку, толковали о будущей судьбе молодого поэта, мол, не пора ли парня принимать в Союз… Кто-то считал, что пора, кто-то осторожничал: мол, не мешало бы сначала книжку почитать, с этим делом нельзя торопиться. И так уже наплодили поэтов и поэтесс, скоро читателей не останется…
А тут и Гоша вернулся, весь затоваренный. Стал выгружать содержимое пакетов на стол… Писатели зароптали: куда, мол, столько! Тут на целых три книжки прозы хватит… Гоша только похмыкивал, розовел лицом от предвкушения предстоящей застолицы со своими будущими, впрочем, почему будущими – просто старшими коллегами, собратьями по перу… Знали бы вы, сколько ждал он этой минуты, чтобы однажды вот так войти сюда, в этот кабинет, и не с пустыми руками, не с хилой рукописью нигде не опубликованных стихов, а с книгой, запах которой еще до выхода ее в свет грезился ему и дурманил голову… Сегодня он заслужил этот праздник…
Привычно сгребли с секретарского стола рукописи и прочие бумаги, перетащили на другой стол древнюю пишущую машинку под названием «Ундервуд», застелили стол «Литературной газетой», что надо – порезали: колбаску наискосок, огурчики-помидорчики, что надо – вскрыли, откупорили… Присели. «Имениннику» почетное место – кресло ответсекретаря. Гоша заупрямился, засмущался, но ему объяснили: мол, такова традиция… Мол, каждый, впервые сюда входящий (имелся в виду творческий Союз), получает право примериться к этому креслу, чтобы потом не возникало желания позариться на него. Посидел, мол, и хватит. С шутками-прибаутками уговорили «крестника» занять «свято место»…
Водку разливал Фёдор Никитич, один из старейших членов Союза, по праву считавший себя литературным крестным отцом Гоши Налимова. По тому, как он ловко и метко исполнял свою роль за столом, наполняя рюмки почти со снайперской точностью, Гоша теперь и сам смекнул, что в этом доме бережно относятся к традициям. И было радостно сознавать, что с этого дня он, поэт Георгий Налимов, становится не просто свидетелем, но как бы хранителем и даже продолжателем этих традиций.
– Ну что, мужики, – сказал ответственный секретарь, поднимаясь с рюмкой из-за стола, – давайте поздравим новорожденного. Такое событие у нашего брата-писателя бывает в жизни всего один раз… Первая книга – это как первый крик ребенка, появившегося на свет. Голоса еще нет, но он уже заявил о себе: вот я пришел… Прошу любить и жаловать. А за что его любить, за что жаловать – это нам еще предстоит узнать. А узнаем мы об этом тогда, когда голос прорежется. Вот давайте за это… За первый крик, за выход в свет…
Все потянулись с рюмками, чтобы чокнуться с Гошей Налимовым, и кто-то, кто был поближе к нему, уже чокнулся, когда Фёдор Никитич вдруг вспомнил:
– Нет, братцы, так дело не пойдет! Давайте не нарушать традиции…
Вот и еще одна традиция, подумал Гоша, надо бы запомнить. Может, пригодится, когда в Союз писателей будут принимать?..
А в это время Фёдор Никитич уже приступил к ритуалу, уже священнодействовал за столом… Взяв сигнальный экземпляр Гошиной книги, он помочил в рюмке кончики пальцев и со словами «Чтоб не последняя!» окропил водкой обложку Гошиной книги.
– Вот теперь пьем!
Снова подняли рюмки, потянулись через стол к имениннику, приговаривая: «Чтоб не последняя…». Не рюмку, а Гошину книжку имея в виду.
И надо ж такому случиться!.. В самый что ни на есть неподходящий момент, когда сидящие за столом уже поднесли рюмки ко рту, когда губы уже коснулись краев рюмок, в этот самый момент кто-то постучал с улицы в окно…
2
Надо сказать, что помещение, где обитали местные властители человеческих дум, находилось на первом этаже пятиэтажного жилого дома, и два окна этого заведения глядели на одну из центральных улиц, всегда шумную от проезжающих мимо машин и автобусов. От внешнего мира, где протекала городская жизнь, где под самыми окнами взад-вперед ходили люди, может быть, даже читатели, а может, и потенциальные герои будущих книг, писатели отгораживались легкими казенными портьерами, которые задергивались по вечерам. Входные двери в творческий Союз выходили во двор, а стук в окно был как бы предупредительным сигналом, что идет свой, то есть член Союза, или приближенное к Союзу лицо.
На этот раз портьеры на окнах были предусмотрительно задернуты, поскольку на улице уже вечерело, и в кабинете, где начиналось торжество, зажгли свет. Это, похоже, и навело кого-то на мысль, что рабочий день в творческом Союзе в полном разгаре. И, не иначе, этот кто-то – свой человек.
– Кого еще принесло на ночь глядя! – проворчал прозаик Невзоров, осторожно приоткрывая портьеру и заглядывая в окно.
Взоры присутствующих обратились к Невзорову. Приподнятые рюмки так и зависли на полпути к заветной цели.
– Кто? – спросил Вадим Петрович.
– Агния Барто, – съехидничал Невзоров. – Явилась – не запылилась.
Он имел в виду Лайму Верзинь, поэтессу, сочинявшую стишки для детей дошкольного и младшего школьного возраста.
– А этой-то чего дома не сидится? – проворчал Фёдор Никитич.
– Вот сейчас у нее и спросишь, – сказал Невзоров.
– Может, не пускать? – неуверенно предложил поэт Володя Синичкин. – Сделаем вид, что нас нет.
– А где же мы? – резонно спросил Вадим Петрович. – Уже засветились, надо впускать.
Через минуту Лайма Верзинь возникла на пороге. По-своему истолковав гробовое молчание, воцарившееся за столом, спросила:
– Уже знаете?
– А что мы должны знать? – поинтересовался Вадим Петрович. – Вот сидим, отмечаем, – он кивнул головой в сторону Гоши Налимова, сидевшего, как именинник, во главе стола. – Проходи, присаживайся…
– А я-то поняла, что вы знаете, – сказала Лайма.
– Да не топчись ты у порога, как не своя! – сказал Фёдор Никитич. – Садись давай. Володь, поставь даме рюмку…
Но Лайма даже не двинулась с места, что-то в ее поведении было не так, и первым это заметил Вадим Петрович.
– Чего случилось-то? – насторожился он. – Ты можешь толком сказать?..
– А я и хотела толком, – рассердилась Лайма, – да вижу, без толку… Вы тут сидите, бражничаете и ничего не знаете… А человека нет. Был, и нет его. А вам хоть бы что!..
– Господи, как хорошо все начиналось! – с досадой произнес Фёдор Никитич. – Появилась женщина, и все пошло прахом…
– Да, – подхватил Володя Синицын, – женщина на корабле…
– Я могу и уйти, – сказала Лайма, – а некролог, Вадим Петрович, все равно тебе сочинять придется.
– Кому это? – удивился Вадим Петрович. – Кого ты собралась хоронить?
– Балуев умер, Сергей Иваныч, – скорбным голосом сообщила Лайма. – Надеюсь, помните такого?
Сказав это, она демонстративно шагнула к двери.
– Да погоди ты! – Вадим Петрович остановил ее. – Русским языком можешь объяснить?.. Когда, откуда ты узнала? Ну присядь ты, в конце концов!
После недолгих уговоров Лайма присела к столу. Кто-то поставил перед ней тарелку и рюмку. Фёдор Никитич собрался было налить в нее водку, но воздержался. Ситуация менялась на глазах… Сбитые с толку этой скорбной вестью, писатели закручинились. Сидели за столом с невыпитыми рюмками в руках, с сочувствием поглядывая на Гошу Налимова. Что и говорить, не повезло!.. Парень старался, хотел и себе и людям праздник устроить, а тут такое!.. Не успели выпить за здравие – сразу за упокой?..
После невнятных объяснений, которых удалось наконец добиться от детской поэтессы, нарисовалась такая картина. Кто-то из знакомых Лаймы, то ли читательница, то ли работница библиотеки, то ли позвонила ей, то ли встретилась случайно на улице, словом, сообщила, что своими собственными глазами прочитала в Интернете, что писатель Балуев умер…
– А когда это случилось? – продолжал пытать ее Вадим Петрович. – Ты сама-то видела? Проверяла?
– У меня Интернет не оплачен, – призналась Лайма. – Пойду от вас, заплачу. Тогда и проверю.
– А по-другому никак проверить нельзя? – подал голос прозаик Невзоров. – Что, у нас на компьютере свет клином сошелся? Живых людей, что ли, нет? Может, позвонить кому-то? Хотя бы узнать, кто его видел в последний раз…
– Типун тебе! – осадил его Вадим Петрович. – Почему в последний? Чего мы его раньше времени… Не выяснив до конца. Так мы скоро весь наш орденоносный писательский Союз на тот свет отправим. Ну, Лайма, кто тебя дернул за язык? Услышала звон и понеслась…
– Что слышала, то и сказала, – обиделась Лайма. – Я же и виновата. Вижу, что банкет вам испортила, вот вы и уперлись… Не хотите горькую правду принять…
– Ну ты хватила! – рассердился Вадим Петрович. – Чего ты этим хотела сказать?
– А то, что грех старых людей забывать. Ты сам-то, Вадим Петрович, когда его видел? Может, по телефону ему звонил? И не вспомнишь. А вы, – обратилась она к сидящим за столом, – кто-нибудь из вас знает, где и как он жил? Был человек в силе, творил, книжки писал, помогал многим, таким как Гоша Налимов. А на пенсию вышел – и никому-то он не нужен. Ни читателям, ни коллегам… А ведь это и наша судьба. И с нами так будет…
И тут скромно и угрюмо молчавший Гоша Налимов не выдержал.
– Братцы, – взмолился он, – пощадите и простите меня, ради Бога! У меня такой день… Книжка вышла. Первая. Вы же сами сказали, что такое бывает единственный в жизни раз. Я не знал Сергея Ивановича и очень жалею о том, что так случилось… Но мы же окропили мою книжку, а дальше что? Выходит, за упокой?
– Ну, Лайма, – сказал Фёдор Никитич, – в самом деле, такую песню испортить…
– Тоже мне, песняры, певцы тургеневские, – обиделась Лайма. – Я вообще могу уйти. Сидите тут, делайте вид, что ничего не случилось.
Она решительно встала из-за стола и, не попрощавшись, ушла, хлопнув дверью.
– Ну, слава Богу! – сказал кто-то за столом. – Баба с возу… Пусть уж лучше сидит, сочиняет… про зайчиков пушистых.
– А по мне, так лучше б вообще не сочиняла, – не согласился литконсультант Фёдор Никитич. – Чтобы дети спали спокойнее. – И первым поднял рюмку. – Ну, что? Чтоб не последняя?..
И тут Гоша Налимов, все это время нетерпеливо ерзавший в секретарском кресле, не очень уверенно попросил:
– А можно, я стихотворение прочитаю? Новое, из моей книжки…
– Давай, сегодня твой день, – без особого энтузиазма согласились писатели.
Гоша поднялся из-за стола. Он уже знал, какое стихотворение будет читать, и с волнением ждал этой минуты. И она наступила…
– «Все в нашей жизни – ожидание, и вечно мы чего-то ждем…» – начал декламировать Гоша.
– Справедливо подмечено, – согласился кто-то из сидящих за столом.
Гоша смутился, хотел даже обидеться, однако взял себя в руки, решил продолжать… Но именно в этот момент – бывает же такое! – снова кто-то негромко постучал в окно.
– Дождались, – с досадой сказал Фёдор Никитич. – Ну, Гоша, ты как в воду глядел!
Осторожно заглянув за край портьеры, Невзоров тут же в испуге задернул ее.
Перед окном стоял Сергей Иванович Балуев. Живой и невредимый…
– Свят, свят, – прошептал Невзоров, осеняя себя крестным знаменем.