«Ида» Павла Павликовского, безусловно, лучший европейский фильм ушедшего года. По всем параметрам. И по той причине, что он обошел «Левиафана» Звягинцева на всех фестивальных фронтах в Риге и собрал все номинации, и по той, что «Иду» мы уже можем посмотреть, а «Левиафана» все еще держат в золотой клетке.
«Ида» – прямой отголосок того камертона польского экзистенциализма и религиозности, который задал еще Кисьлевский. Поэтому «Ида» так напоминает «Декалог», и даже конкретнее – восьмую его часть, где речь идет о судьбе еврейской девочки.
Ида (Агата Тшебуховская) – еврейка. Но она об этом не знает. Она – Анна, и на днях должна принести обеты Богу и стать монахиней. Настоятельница отпускает ее перед постригом повидаться с теткой, которую Анна никогда не видела. Тетка расскажет Анне трагическую историю ее семьи. Еврейский вопрос, такая тонкая красная кровавая нить, тянущаяся из польских лесов в послевоенную Польшу, углубляет простую историю, делает ее объемнее.
Павликовский снимал чернобелый фильм, в формате 3:4, что позволило и без того сжатую картину сделать почти аскетичной. В ней нет ничего лишнего. Только две женщины, каждая – наедине со своим прошлым. Обе буквально вылезли из той могилы, в которой похоронили всю их семью.
Тетка Анны Ванда (Агата Кулеша) – судья, влиятельный человек в социалистической Польше, настоящий «товарищ». Это внешне. Внутренне она давно вне всяких социальных статусов, гонимая внутренними призраками, глубоко одинокая женщина.
Ида – другая. Она молчит, когда тетка говорит, она отводит взгляд, когда Ванда стреляет глазами. Она другая во всем. У нее есть внутренние обеты. У нее, кажется, есть все, чтобы чувствовать себя самодостаточной. Но это иллюзия.
Искушения Иды в путешествии с теткой в поисках могилы их семьи – это не из ряда тех киношных граблей, цель которых – врезать по лбу наивному зрителю. Искушения Иды – это формирование ее жертвы, ибо что это за жертва, если не знаешь, чем жертвуешь. И главная ее жертва не в сомнительных удовольствиях – рисунках жизни, а в том, как она, готовая отдать всю себя Христу, в одночасье осознала себя еврейкой.
Фильм очень простой, но не заданные в нем вопросы очень сложны. И главный, наверное, – вот этот, тихо произнесенный Идой в лесу: «А где я в этой могиле?».
Вот это «где я?» расставило все подругому и у Иды, и у Ванды – красная кровавая ниточка протянулась, пропала, но след – остался.
Потому что личностная идентификация – недооцененная внутренняя величина человека, особенно в том мире, где смешивается все, смещается с орбит, коробит, выбрасывает человека в незнакомом месте. Она – его багаж и камень на шее. И когда ты получаешь ответ на вопрос «где я?», ты задаешь вопрос самый главный – «кто я?». А потом делаешь самый трудный выбор.
Европейцы умеют задавать эти вопросы. Для них они сегодня «заточены». Не так остро, как в еврейском контексте, но тоже колют больно, поэтому свое, родное, прижмем к себе. В своем и при своих не так стыдно покаяться.
И смотреть «Иду» нужно в оригинальной озвучке, как и все польские фильмы. Никаких дубляжей там, где слова так много весят в пронзительной тишине.
Добавить комментарий