Не надо кислых лиц

Не надо нагнетать. С паникерами надо по законам военного времени. А вообще бывало и хуже. В целом в эти строчки уместился весь разговор о «политике» с известным карикатуристом Владимиром Кремлёвым.

Пока остальные художники изобретают, как изобразить пике национальной валюты, Кремлёв не спешит плясать и зубоскалить – у него карикатур на эту тему уже много, еще с 1990­х.

Кремлёв, кажется, не мог стать никем, кроме как карикатуристом. В его характере отлично совмещаются эти две стороны художественного жанра: серьезность и насмешка. Ну и острый ум – заодно с заточенным карандашом.

Рисовать Владимир начал еще в школе. Пачки рисунков, говорит, до сих пор где­то хранятся (а может, и нет) у разлетевшихся по свету одноклассников.

– Лень – двигатель моего процесса, – рассказывает Владимир Кремлёв. –  Работать я люблю, но в школе был ленивым мальчиком, рисовал больше на уроках. Прорисовал так десять лет – и пошел на завод работать токарем.

А потом попал на юридический факультет. Сейчас и сам не поймет, как так случилось. Пришла одноклассница, позвала с собой поступать и сказала, что будет отпуск. Вот и все. Отпуск отлично прошел на пляже.

– Так как я ничего не учил к экзаменам, то вся надежда была на мой подвешенный язык, – делится Владимир. – Стройки первой пятилетки я знал, русско­турецкую войну вообще грех не знать, а вот на экзамене по немецкому должен был рассказать о своих планах на будущее. Я им говорю: «Извините, я парень молодой, своих планов даже на русском не знаю. Можно другой вопрос?». Ну а там уже «Моя семья» и прочее – это без проблем. Самым сложным оказался русский язык. Я ведь впоследствии работал во многих газетах, был редактором и сейчас считаю, что ошибаться в русском не стыдно, есть же корректоры – расставят запятые. Русский язык требует усердия и постоянства, а в школе мое постоянство заключалось скорее в прогулах. Но сдал ведь и поступил. Помогли подвешенный язык и тот факт, что на факультете были одни девчонки, поэтому парней брали проще.

В университете Кремлёв учился усердно, диплом защитил на отлично. Высшее образование для него – не столько набор знаний и возможность почитать римское право, сколько обучение системе мышления. Здесь тоже были уроки рисования во время лекций. Все пишут конспекты, а он рисует.

– Самое интересное, что рисунок мне помогал запоминать материал. Я рисую глаз, а лектор вещает о реформе. Так я эту реформу ассоциирую с глазом, поэтому, когда на сессии все пропадали в своих конспектах, я рассматривал свои рисунки и готовился к экзаменам.

Понятно, в этом есть преувеличение. Но Кремлёв тем и симпатичен, что гипертрофирует простые вещи, делает обычную жизнь ярче. Он даже умудрился проработать по специальности… три дня. И не потому, что ему было скучно (хотя было скучно), а потому, что там, в этом «блатном» месте, должны были давать взятки.

– Когда мне это сказали, я долго думал и рассматривал себя изнутри. Готов я брать или не готов? Понял, что внутренне готов и даже придумал миллион оправданий, первое из которых, понятно, про государство. А потому, что готов, – лучше оттуда свинтить и не искушать себя.

В армии Владимир не хотел быть художником, но пришлось. Служил на БАМе, рисовал плакаты и транспаранты, учился у «дедов» «не делать кислую рожу», потому что она кулаки притягивает, а быть веселым. Получилось, и армейская жизнь стала ярче, а синяков меньше.

Весельчакам прощают многое. Карикатуристам тоже. Даже то, что обычным людям не простили бы.

– Но ребят знакомых я рисовал по­доброму. И никогда никого не рисовал «за спиной». Даже во времена выборных кампаний, если нужно было кого­то нарисовать в негативе, я звонил и предупреждал. Бывало, что большие начальники швырялись в стену пепельницами, но это другая история… Юмор – это философия. Когда я смотрю на популярные сейчас в телеящике «бананотехнологии» (люди поскальзываются и падают, за кадром дружный смех), ощущаю боль в копчике. Юмор должен быть тонким, и если падать, то со смыслом. В детстве от Чарли Чаплина смеялся так, что за ушами болело. Потом был Херлуф Бидструп, который и сейчас актуален и популярен.

Это первые шары, от которых Кремлёв отталкивался на своем «бильярдном столе жизни», как он сам говорит. Нет, первым был, конечно, отец, «врожденнейший интеллигент».

– Такого мягкого и умного человека я больше не встречал. При этом у него было четыре класса образования.

Людей, от которых Кремлёв отталкивался, было на его пути, и правда, очень много. Он им всем благодарен. Кто­то, как коллеги по цеху из других изданий, критиковали, кто­то хвалил. Остались у Кремлёва светлые воспоминания об Александре Татарском.

– Я хотел работать у Татарского фазовщиком, приехал знакомиться. Он посмотрел мой альбом и сказал: «Володя, мне нравится, как работает твоя голова, но есть одно «но»: ты не умеешь рисовать. У тебя рисунок не двигается, не живет». Я расстроился, приехал домой и понял, что он прав.

Сегодня сказать, что Кремлёв не умеет рисовать, никак нельзя. Он профессиональный художник­карикатурист, который отдал этому делу более двадцати лет, изрисовал все карандаши и перья, пересел за компьютер.

– Карикатура не декоративный жанр, вряд ли ее повесишь на стенку и станешь любоваться. Там рисунок играет второстепенную роль, впереди – идея, ее конструкция. Самый хороший рисунок – это рисунок без слов. Чтобы понять эпоху, необязательно читать, достаточно посмотреть, над чем смеялись.

Три вопроса Владимиру Кремлёву

– Смех продлевает жизнь?

– Смех – это и есть жизнь. Смех, да и только.

– Что лучше: город или деревня?

– Городская деревня. Люблю в равной степени и то, и другое.

– Ваш ответ на западные санкции?

– С нового года бросаю курить, нанесу ущерб американским табачным компаниям.

Александр ДЫЛЕВСКИЙ

Фото из архива   Владимира Кремлёва