Сейчас он лежит у меня на работе, всегда рядом. Наполненный семейными фотографиями, с подписями многочисленных дядей и племянников, братьев и сестер, альбом в одночасье перестал быть нужен, и вместе с ним как будто выбросили все, что связано с несколькими поколениями людей.
У меня дома есть еще один такой альбом. Судьбу его я немножко знаю. Его некому было передать, потому что уже никого не осталось, кто мог бы принять его эстафетой.
Это странные трофеи. Во всем этом присутствует логика, повторяющаяся со времен, когда люди спасали иконы из готовых к разрушению церквей, прятали на чердак, а что с ними делать, не имели понятия.
Прошлое очень навязчиво. Похорошему навязчиво для тех, кто пытается использовать его опыт для своего будущего. Поплохому – для тех, кому оно мешает разрушать «до основанья, а затем…» строить свой новый мир, который ктото также сможет разрушить без жалости.
Кажется, все уже устали от того, что постоянно говорится о разрушении культурного наследия, о сносе памятников архитектуры, обо всей этой «игре», финиш которой – ровные стройплощадки и тугие карманы. Но мало кто понимает внутреннее состояние людей, которые воспринимают это наследие как свое. Воспринимают здраво, понимая: не повторить уже так, не построить… Вот дом Фасонова на Пионерской улице в Твери. Его сломали тихо, без скандалов. Юридически он не был объектом культурного наследия, а фактически – был самым красивым деревянным домом в Твери. Самый красивый в Твери… Прислушайтесь к звучанию. Самого красивого в Твери деревянного дома больше нет…
Почему не храним? Европа ответила на этот вопрос пару десятилетий назад простым: какими же дураками мы были! Теперь хранит. А мы? Разве есть у нас еще один самый красивый деревянный дом в Твери? Много ли у нас вообще домов, которые помнят сани и лошадей у ворот, господ во фраках, дам в мехах, колокольчики в дверях, затейливые изразцы печей?
Будучи в Бежецке, зашел в самый красивый дом города – дом Расторгуева. Лично я никогда, кроме музеев, не видел купеческого интерьера начала XX века. А там! Одна печь – произведение искусства размаха Эрмитажа. «Хочу вот продать, – говорит хозяйка. – Деньги нужны. Как думаете, за миллион возьмут?»
Есть иллюзия, что у нас всего много. И мы растрачиваем. Будем ли потом плакать? Градозащитники, которые гдето грудью встают против экскаваторов, гдето пытаются достучаться до чиновников и правоохранительных органов, плачут сегодня каждый день. На глазах уходит то, чего уже никогда не будет. Это как смерть человека. Похожие люди будут, но такого – никогда.
Доведенные до катастрофического состояния памятники архитектуры удобно подходят под определение «сараев» и «халуп», даже если это самый красивый дом Твери, Бежецка или Осташкова. И почему мы так поверхностны? Посмотрите на усадьбу Арефьева в Твери – музей тверского быта. Великолепный образец жилой усадебной архитектуры XVIII века. А вокруг? В Европе мы восхищаемся старыми узкими улочками, а на своей земле пускаем старые улицы старых городов в расход, оставляя вот такие локальные памятники, как диковинных зверей в зоопарке.
Мы не храним наше прошлое, потому что мы не хотим его знать. А зря. Памятники нужно восстанавливать. Чтобы наши города были красивыми, чтобы к нам ехали новые туристы. Так делают во всем мире. Так нужно делать и нам.
Александр ДЫЛЕВСКИЙ, «Тверские ведомости»
Добавить комментарий