Сан священника он принял 60 лет назад
Этот материал был подготовлен совсем к другому поводу. В середине ноября 2011 года должно было исполниться 60 лет со дня рукоположения старейшего священника Вологодской епархии, служившего около десяти лет в 1950–1960х годах и на Тверской земле –
протоиерея Николая Кулакова. К сожалению, отец Николай не дожил одной недели до своей юбилейной даты (скончался 11 ноября 2011 года). Невыносимо жаль, что уходят из жизни люди, составившие эпоху
в истории России, тем более люди праведные, красивые, цельные. Но пусть хотя бы теперь,
на сороковой день кончины отца Николая, в Тверской области вспомнят этого скромного и достойного священника, которому пришлось пережить много испытаний и скорбей в нашей епархии, но которую
он вспоминал неизменно тепло…
Неожиданно легко отыскался в Вологде отец Николай. Вспоминаю, что, оказавшись впервые в этом городе, я был уверен, что найду его примерно как в песне: «Вижу алые кисти рябин… вижу сад со скамьей у ворот…» и так далее. Хотя на самом деле, прибыв в Вологду, я имел единственный ориентир – название храма, в котором он изредка служил несколько лет назад. И все.
С трудом отыскался храмик Покрова в Козлёне, барочная игрушка начала XVIII века, неведомо как уцелевшая среди позднесоветской застройки. Там, страшно волнуясь и помолившись, чтобы вопрос мой не был воспринят как издевательство, я спросил: «Жив ли отец Николай?»
…Уже через час я стоял у калитки домика бывшей деревни Горка, на далекой окраине Вологды. Калитка не запиралась, а большущая собака бегала в чаянии меня облизать. Я вошел. Несколько минут потребовалось, чтобы прийти в себя от радости, что я вижу именно того самого, нужного человека.
Собеседник мой выглядел неважно. Отец Николай не так давно выписался из больницы, куда пошел по настоянию родни подлечиться, но в больнице упал и сломал себе бедро. В 85 это означало бы в ином случае верную и мучительную кончину. Но матушка, дети, внуки, врачи сделали невозможное, и – теперь старый священник сам ходит по дому и себя обслуживает. Возраст, увы, все равно дает о себе знать, память и речь немного подводят. Но он ничем, ни единым словом, не высказал признаков утомления беседой или просто усталости.
Отец Николай носит длинную редеющую бороду и отличительный знак дореволюционного духовенства – косу. Несколько раз за последние десятилетия епископы и настоятели предлагали ему от этого признака отказаться: дескать, немодно, а в старину попов за эти косы дразнили «жеребячьей породой» и «долгогривыми». Отец Николай отвечал: «У меня дед священник – мученик за веру, отец, священник, настрадался за нее, и все в моей семье всегда были попы и носили косы. Как они на меня на том свете посмотрят, если я ее срежу?“ И не срезал. Такая вот сословная честь…
Беседа наша оказалась очень длинной.
– Эко, про жизнь нашу рассказывать! – матушка Анна хлопотала, расставляя ужин в зале, в котором, кажется, за последние лет сорок ничего не изменилось, включая посуду и привычку к вечернему чаю. – Наша жизнь, если о ней начать рассказывать, была как роман…
Кстати, о посуде. Ее завещал купить епископ Калининский Феодосий, когда приезжал к ним в село Сутоки в 1960 году. Но завели ее гораздо позже, уже в Вологде, точнее в Грязовце, где служил отец Николай последние годы.
В нашей епархии отец Николай служил в селе Суходол Кесовогорского района, потом в селе Сутоки Рамешковского, потом в Бежецке, Торопце, Кувшинове. С 1955 по 1966 годы.
В Суходоле он благословил на священническое поприще ныне одного из старейших и самых уважаемых священников Тверской епархии – игумена Варсонофия, а тогда мальчика Толю Аксёнова. (О нем “» рассказала в № 15 за 2011 год.) Правда, отец Николай не признался, что тогда, в 1956 году, он сразил наповал и заставил себя уважать деревенскую молодежь, пройдя круг под гармошку. Сейчас уверяет, что ни петь, ни танцевать не умеет…
В итоге из Калининской епархии его выжили, в чем преуспел один довольно известный тверской священник, преставившийся несколько лет назад. Но на эпопею с этим доносом даже тогда, в середине 1960х, удивлялась вся Кувшиновская прокуратура – настолько нелепым было обвинение в адрес Николая Кулакова. И хотя тогдашний калининский епископ Иннокентий был родственником и земляком Кулаковых, из епархии пришлось уехать. Хотя и жаль: в Сутоки, например, ездила калининская интеллигенция, ближе к городу в начале 1960х церквей без пригляда органов госбезопасности не было. До сих пор в доме отца Николая на самом почетном месте висит икона Божией Матери – подарок и благословение от сутокских прихожан.
Матушка Анна Михайловна – женщина совершенно святая. И вообще вся эта семья должна была остаться в прошлом тридцатисорокалетней давности. Все это внутреннее достоинство, несуетливость, небоязнь показаться старомодными. Ужасно несовременно.
Смотрим фотографии. Вот их свадебное фото: как будто на дворе не 1940е, а какиенибудь 1900е, за свадебным столом люди с невероятно красивыми и одухотворенными «дореволюционными» лицами – и только бедность всего вокруг не позволяет забыть, что недавно кончилась война.
– А я из самой простой семьи, ну самой простой, – говорит матушка. – Но все верующие были. Мы, дети, все посты знали, все службы. Дед из поморов – они по Сухоне ходили и по Двине. А особенно тетка, отцова сестра, была верующая. И нас воспитывали в вере. Тетка, бывало, зовет: «Дети, в церковь пора!» – и мы спешим домой, собираться.
– И это в конце 1930х?!
– Ну да…
Или вот еще эпизодик.
– Приход нам дали в Архангельской области, – рассказывает матушка. – Село ЮрьевНаволок. Это как ссылка была, ну и чтобы церковь там не закрыли, потому что ехать туда из священников никто не хотел. В феврале от Котласа еще
– Потом разве что в Суходоле тоже так люди всем были готовы делиться, – вставляет батюшка. – И я остался бы, да в Суходоле при церкви жить было вообще негде.
– Как жили интересно… – продолжает матушка о ЮрьевомНаволоке. – Легли спать первый раз. Утром встали – вода вся в доме замерзла, и умыться нечем, а у меня волосы примерзли к спинке кровати. И потом так было: топили русскую печь каждый день и еще по семь раз на день маленькую печкувремянку, чтобы хоть дети по полу ползать могли. До церкви три километра – батюшка ходил по пояс в снегу по тропке. Потом пришла весна, и наступило водополье. Все затопило. И батюшка в лодке до церкви плавал. Вставал в четыре утра, чтобы успеть… Лодка колхозная, дырявая… Вода прошла – комары заели. По полночи дежурили, отмахивали детей от комаров – их столько никогда в жизни не видели. Как люди жили там всю жизнь? И гордились! «Лучше, как у нас, нигде нету». Когда нас перевели – вся деревня провожала. Дали лошадей до пристани – так нас любили. Да… прожили 60 лет, богатства не накопили. В Архангельске, помню, однажды четыре рубля осталось, ребенка кормить нечем, а литр молока пять рублей стоит. Батюшка и говорит: «Не реви, сейчас не война, пойду на требы, скольконибудь дадут». И Господь сохранил.
Отец Николай слушает и улыбается доброй улыбкой. Хотя тогда было не до улыбок…
С ним много происходило чудесных событий, все и не упомнит. Говорит, что мама при родах обещала его святому Николаю – и вот угодник Божий хранит. «Хорошо такого помощника иметь», – говорит отец Николай полушутя, полусерьезно. Церковной карьеры он не сделал, в большой церковной политике места не нашел, да и в нынешней официальной епархии Вологодской особого пиетета по отношению к нему не заметно. К 85летию его (12 октября) никаких празднеств и торжеств не случилось.
– А мне и хорошо! – философски замечает отец Николай. – От начальства подальше.
– У нас всегда по воскресеньям полон дом народу, – говорит матушка, – и без юбилея. Я заранее готовлю, знаю, что придут проведать.
Мы прощаемся довольно необычно.
– Слушай, – заметил отец Николай, – у тебя в семье есть кого помянуть за упокой, за здравие?
– Ну, есть, конечно…
– Ты напиши мне записки, без денег, за так – я люблю поминать. ( «Любит, любит», – серьезно подтверждает матушка.) У нас в семье правило: если кого крестил или отпел, надо три литургии поминать даром. Я служилто всю жизнь каждый день. Вот сначала послужишь три дня, а потом, бывало, посмотришь… ну как записки выбрасывать? И дальше молюсь, поминаю!
Он неожиданно крепко пожимает мою руку и благословляет широким священническим благословением.
– И никогда не унывать! Слышишь! Не сметь!
И еще раз светло улыбается.
Павел ИВАНОВ
Добавить комментарий