Некоторое время назад у меня состоялся разговор с одним из «друзей», который убежденно доказывал, что русские еще и тем плохи как нация, что даже отдыхать не умеют. Дескать, и нынче наш человек, если чувствует полную свободу от всякого контроля, теряет человеческий облик, и раньше гулянья в деревнях были по принципу: если никого в драке не убили – плохой праздник.
Мне трудно было его переубедить, тем более что большинство из наших сограждан, кто старше тридцати пяти – сорока, застал хоть немного еще живую деревенскую культуру, с деревенским тяжелым пьянством и страшными (что уж!) драками. Но если бы Россия всегда на праздники только пила и ломала друг другу кости, она бы точно закончилась еще десять веков назад.
На самом деле буйные и жестокие нравы (в том числе и в сфере досуга) – это продукт промышленного переворота второй половины XIX века. Фабрики отрывали крестьян от земли, от традиции. Буквально за двадцатьтридцать лет в России второй половины XIX века отвыкли одеваться традиционно и петь народные песни (их сменил так называемый «кабацкий» репертуар, хотя для нас песни того времени – «Хуторок», «Изза острова на стрежень», «Меж крутых бережков», «Коробейники» и др. – воспринимаются как «народные»). Пролетариат быстро огрубел нравственно, а там, к началу XX века, подоспели политические «агитаторы», довершившие трансформацию когдато в массе своей очень целомудренной страны.
От раннего времени не так много этнографических свидетельств, хотя они есть, в том числе и тверские. Тверское высшее общество нам известно, как ни странно, хуже, поскольку о его повседневной жизни специально не писали. Исключение, пожалуй, А.Н. Островский. Вот он описывает гулянье на набережной Волги в 1856 году:
«Все лучшее тверское общество гуляло на набережной. Много красивых женских лиц, впрочем, половина подкрашены. Несколько дам катались в колясках. Офицера три ездили верхом на хороших лошадях, только плохо; двое пьяных офицеров катались в пролетке, непростительно качаясь в разные стороны. Барышникупчихи одеты по моде, большей частью в бархатных бурнусах, маменьки их в темных салопах и темных платьях и в яркорозовых платках на голове, заколотых стразовыми булавками…».
Теперь обычные горожане. Здесь у нас есть очень внимательный и надежный свидетель – Устин Михайлович Малеин, сын церковного причетника, позже небогатый чиновник. Вот его описание молодежного досуга в городской среде 1840х годов:
«Мы уже считали себя возрастными (большими семинаристами), носили сюртуки и брюки навыпуск… и ходили на вечеринки. Весь расход на вечеринки состоял в покупке одной сальной свечки в 3 коп. Вечеринки устраивались девицами в будние дни с прялками, а в воскресенье и праздничные дни без прялок. Когда назначались вечеринки без прялок, то составлялся хоровод и пели хороводные песни…».
Хоровод в городе! Но, мало того, состав песен (Малеин приводит их несколько) поражает какойто трогательностью и целомудрием. Одна, на тот момент «наимоднейшая», кажется, и поныне может тронуть чьито чувства:
Как во новой во конторе
Сидел писарь молодой,
В коричневом сюртучке,
Держал перышко в руке.
Вдруг контора
отворилась,
Мила девица явилась,
Среди зала становилась.
К столику подошла,
Лист бумаги подала,
Из конторы вон пошла.
Бросил писарь перья
и бумаги
И все присутственны
дела:
Мне та девица мила,
Котора здесь была,
Лист бумаги подала.
А вот и описание кавалера (это как раз обычный обыватель, но наряженный по случаю гулянья франтом). Такую песню могли петь как величание.
Улица, ты, улица
широкая моя,
Травушкамуравушка
зелененькая!
Вдоль по улице молодчик
идет,
По широкой удаленькой,
Собой белый,
кудреватенький.
Сюртучок на нем
коричнева сукна,
Шапочка бархатная,
А околышек черного
соболя…
Свидетельство Малеина уникально еще тем, что он почти единственный, кто описывает гулянья в городе (тогда они проводились не в городском саду, Боже упаси, там было место для «чистой» публики!), а на Разгуляе, близ нынешнего Дворца творчества детей и молодежи, на лугу. До второй половины XIX века танцы были традиционные, «русские», но с середины века вошла в моду «французская кадриль». Вот под такую песню:
Чижичек, чижичек,
маленький воробушек!
Где ты, чижик, был?
На канавке воду пил.
Выпил рюмку, выпил две,
Зашумело в голове…
Ты, девица, подь сюда,
Милая, поди сюда,
Я вас очень люблю
и за ручку веду,
В собраньице приведу.
Гармошек, кстати, еще не было. Как и балалаек. Два этих «народных» инструмента вошли в моду лишь во второй половине XIX века. Зато были гитара, домра, а также непременные дудочка и рожок, изображенные на бесчисленном множестве лубков и росписей прялок.
Конечно, ценилось умение петь. Мы видели, как богат был песенный репертуар даже в городской (и чиновничьей!) среде. В крестьянской среде, особенно вдали от крупных промышленных центров, он был еще больше.
Гулянья в городах отличались большей свободой, были менее регламентированными и на них в первую очередь появлялись новинки – в модах, песнях, музыкальных инструментах.
И, наконец, относительно «излишеств» любого гулянья – драк и попоек. Разумеется, без них не обходилось, но они не были в правилах. Как правило, чем ближе к большим дорогам, трактирам, постоялым дворам, а значит, к легким деньгам стояло поселение, тем злее в нем бывал народ, тем чаще случались нежелательные последствия народного отдыха.
Город здесь был, естественно, в лидерах. «В Твери грабят», – доверительно сказал Островскому при встрече губернатор Бакунин (заставший другие, «тихие» времена), хотя ничего подобного сам писатель не заметил. «Без порток, а чай два раза в день пьют», – говорили о горожанах более степенные жители отдаленных деревень (хотя чего осудительного видели в чае, непонятно, скорее – склонность к безделью, которая развивается от неумеренного чаепития).
Одним словом, не бездельничайте, дорогие соотечественники. Изучайте историю. И гордитесь своей землей!
Павел ИВАНОВ
Добавить комментарий