«Русские не сдаются!»

Война глазами, воспоминаниями, документами советских солдат – это сотни тысяч публикаций. Война с Советским Союзом из чужих окопов пока известна не очень. Есть повод обратиться к письмам и воспоминаниям наших врагов. 22 июня – День памяти и скорби. Начало войны, которую по священному праву наш народ назвал Великой Отечественной. Итак, начало войны глазами немецких солдат и офицеров.

«Поздним вечером наш взвод собрали в сараях и объявили: «Завтра предстоит вступить в борьбу с мировым большевизмом». Лично я был просто поражен, это было как снег на голову, а как же пакт о ненападении между Германией и Россией? Я не мог и представить, как это мы пойдем войной на Советский Союз», – вспоминал унтер-­офицер Гельмут Колаковски.

Солдаты спрашивали, когда Германия победит русских. Офицеры отвечали: «Все закончится через какие­нибудь три недели. Сколько потребовалось, чтобы разделаться с поляками? А с Францией?».

Однако были сильно сомневающиеся. Обер­-лейтенант Эрих Менде: «Мой командир был в два раза старше меня, и ему уже приходилось сражаться с русскими под Нарвой в 1917 году. Здесь, на этих бескрайних просторах, мы найдем свою смерть, как Наполеон, – не скрывал он пессимизма. – Менде, запомните этот час, он знаменует конец прежней Германии».

Пограничники 9­-й пограничной заставы 92-­го пограничного отряда под командованием лейтенанта Н.С. Слюсаренкова первыми приняли мощнейший вражеский удар. Они защищали мост через реку Сан. Обер­фельд­фебель Краузе: «До начала войны, располагаясь поблизости от советской границы, мы слушали только их песни и не предполагали, что люди, поющие так мечтательно, протяжно, мелодично, могут столь яростно защищать свою землю. Огонь их был ужасен! Мы оставили на мосту много трупов, но так и не овладели им сразу. Тогда командир моего батальона приказал переходить Сан вброд – справа и слева, чтобы, отвлекая внимание русских, захватить мост. Но как только мы бросились в реку, русские пограничники и здесь стали поливать нас огнем. Потери от их ураганного огня были страшными. Нигде, ни в Польше, ни во Франции, не было в моем батальоне таких потерь, как в те минуты, когда мы порывались форсировать Сан. Лишь под прикрытием минометного огня мы стали просачиваться на советский берег. Немецкая тяжелая артиллерия уже перенесла свой огонь в глубь советской территории, где слышался рокот танков. Но и находясь на советском берегу, мы не могли продвигаться дальше. У ваших пограничников кое­где по линии берега были огневые точки. Они засели в них и стреляли буквально до последнего патрона. Нам приходилось вызывать саперов, которые подползали к укреплениям и пробовали подрывать их динамитом. Но и после взрывов пограничники сопротивлялись до последнего. Нигде, никогда мы не видели такой стойкости, такого воинского упорства. Мы уже обтекали огневую точку, двигались дальше, однако никакая сила не могла сдвинуть назад с их позиции двух­трех пограничников. Советского пограничника можно было взять в плен только при двух условиях: когда он был уже мертв либо если его ранили и он находился в тяжелом, бессознательном состоянии. По существу, маленькая горсточка ваших советских пограничников сдерживала напор всей нашей пехотной дивизии. Одними убитыми мы потеряли 150 человек. Больше ста получили ранения. В соседнем батальоне погибло в то утро 500 человек. Те части, которые переправлялись выше, несли еще большие потери. И уже тогда многие из нас стали понимать, что Москвы нам так и не придется повидать».

Гарнизон Брестской крепости около 8 тысяч человек. Крепость приказано было взять 45­-й пехотной дивизии – 17 тысяч человек. Первые рапорты об успехах: «В 4 часа 42 минуты было взято 50 человек пленных, все в одном белье, война их застала в койках». Через час: «Вскоре, где­то между 5.30 и 7.30 утра, стало окончательно ясно, что русские отчаянно сражаются в тылу наших передовых частей. Большие потери среди офицеров и младших командиров. Там, где русских удалось выбить или выкурить, вскоре появились новые силы. Они вылезали из подвалов, домов, из канализационных труб и других временных укрытий, вели прицельный огонь, и наши потери стремительно росли».

Потери 45­-й немецкой дивизии в первый день вой­ны: 21 офицер, 290 унтер­офицеров (сержантов), не считая солдат. За сутки боев немцы потеряли почти столько же солдат и офицеров, сколько за все шесть недель французской кампании.

Ефрейтор Фриц Зигель: «Боже мой, что же эти русские задумали сделать с нами? Мы все тут сдохнем!».

Генерал Гальдер в своем дневнике о первом дне войны: «Русские всюду сражаются до последнего человека… Бои с русскими носят исключительно упорный характер. Захвачено лишь незначительное количество пленных».

Фельдмаршал Браухич: «Своеобразие страны и своеобразие характера русских придает кампании особую специфику. Первый серьезный противник».

Из писем немецких солдат: «Никогда еще не видел злее этих русских. Настоящие цепные псы! Никогда не знаешь, что от них ожидать. И откуда у них берутся танки и все остальное?!».

«С изумлением мы наблюдали за русскими. Русские не сдаются. Взрыв, еще один, а потом они вновь открывают огонь». «В такое просто не поверишь, пока своими глазами не увидишь. Солдаты Красной Армии, даже заживо сгорая, продолжали стрелять…». «Мы почти не брали пленных, потому что русские всегда дрались до последнего солдата. Они не сдавались. Их закалку с нашей не сравнить».

«Во время атаки мы наткнулись на легкий русский танк Т-­26, тут же его щелкнули прямо из 37­-миллиметровки. Когда стали приближаться, из люка башни высунулся по пояс русский и открыл по нам стрельбу из пистолета. Вскоре выяснилось, что он был без ног: их ему оторвало, когда танк был подбит. И, невзирая на это, он палил по нам из пистолета!».

Артиллерист Вернер Адамчик после боя осмотрел позицию, усеянную телами советских солдат. «Я сразу понял, что они боролись до конца и отступать не собирались. Если это не героизм, то что же? Неужели одни только комиссары гнали их на смерть? Как­то не похоже… Осознав это, я быстро понял, что мои шансы вернуться живым домой здорово поубавились».

Танкист Ганс Беккер: «На Восточном фронте мне повстречались люди, которых можно назвать особой расой. Уже первая атака обернулась сражением не на жизнь, а на смерть…».

«Все оказалось мрачнее некуда. Красные бьются насмерть…» – повторяется во многих письмах немецких солдат и офицеров.

Главный идеолог фашистской Германии Йозеф Геббельс резюмировал: «Храбрость – это качество, вдохновленное духовностью. Упорство же, с которым большевики защищались в своих дотах, сродни некому животному инстинкту, и было бы глубокой ошибкой считать его результатом большевистских убеждений или воспитания. Русские были такими всегда и скорее всего всегда такими останутся».

Эти слова надо надуть в уши всем потенциальным врагам и неприятелям России. Никогда не ходите на Русь! Русские никогда не сдаются, а побеждают всегда.

Валерий БУРИЛОВ