«Живу не на той улице»

В первый день каждого года у него, актера Тверского драматического, день рождения. В этом году Николаю Павловичу исполнилось 85 лет. Он машет рукой: сколько их было – этих юбилеев…

С ним очень приятно беседовать. Говорит тихо и как­то особенно грустно. За окном пустой гримерки дребезжит отбойник. Театр ушел на выходные, и мы с Николаем Павловичем тут как­то неуместно, что ли.

Он начинает с того, что говорит о вере в предопределенность. Ее как угодно можно называть: судьбой, промыслом, но он уверен, что вся его жизнь – череда событий, которые «не просто когда­то»…

Мы договариваемся не проговаривать биографические вехи, не цитировать шолоховского деда Щукаря, но иначе о жизни не расскажешь, не получается.

– Странная штука, – говорит Николай Павлович. – Ленин умер в 1924­м, а я родился спустя пять лет. Сейчас это исторически какая­то фантазия, в которую сложно поверить.

Бутрехин родился 1 января 1929 года. Именно в то время, когда «стихийное народное желание» отменило празднование нового года, и этот день был обычным рабочим.

И с театром у Бутрехина не было никаких зацепок. Совсем никаких, чтобы искать символические нити предопределенности.

В театр он попал случайно.

– И те люди, которые там были, увлекли мою душу, которая рвалась к познаниям, к чему­то новому, красивому, возвышенному.

Учиться в Великих Луках, где Бутрехин родился, было негде: «Там кусочек, там два класса, война, голод». Это уже потом, после войны, он поступил в железнодорожный техникум, единственный в городе.

– Я учился, а мысли были далеко. Приезжали демобилизованные, какие­то приятели, повидавшие Европу… Не окончив техникум, я пошел в вечернюю школу. У кого­то из моих приятелей был знакомый в городском театре. Приходи, говорит, «к нам». Я туда сунулся на какую­то должность: столяр или электрик, не помню уже, начал крутиться вокруг сцены. В то время шли военные постановки: нужно было солдат играть. Нам рисовали страшные рожи, и мы были «немцами». Смешно…

Он не улыбается. В этой неулыбке читается какая­то глубокая невыразимая мысль о важности всего сущего. Сегодня, и правда, уже исторически сложно осмыслить многое: хоть Ленина, хоть войну. Или то, что отец Николая Павловича на фронте был ранен в сердце. И прожил еще сорок лет.

Хочет этого Николай Павлович или нет, но он сам и то, что он говорит, имеет эхо. Оно в пустой гримерке среди зеркал особенно различимо. Над зеркалом Бутрехина, как почти у всех актеров, висит его портрет из театральной галереи. Времен ли «Бориса Годунова» или позже…

Он работал в разных театрах, объездил весь Союз, все не мог насмотреться на мир, влюблялся в каждый город. А вообще предопределенность в словах Бутрехина ощущается, особенно когда он говорит о Тверском (тогда – Калининском) театре. Ощущение, что театр его преследовал. Начался Калининский театр с руин Великолукского.

– Помню, восстанавливали после войны, смеялись, кирпичи передавали по рукам, кто­то прибегает и рассказывает: а в Калинине уже восстановили и открыли театр. Мы долго обсуждали: «Везет им, а мы только строим». Николай Павлович твердо говорит, что Калининский театр котировался по Союзу.

– И если первый раз я услышал о Калининском театре, будучи еще непонятно кем, то потом, когда я стал актером, я посещал гастроли Калининского театра в разных городах страны. Он мне очень нравился. В Омске я видел, по сути, Калининский театр во главе с Сергеем Владычанским, который ушел из театра и увез оттуда лучшую половину труппы. Потом был Севастополь и гастроли Калининского театра, потом Симферополь. Я смотрел и думал: мощный театр, мощнейший. Общался с актерами. Мне предлагали: поехали к нам.

Но он должен был ехать в Ростов, потом в Ереван, однако в 1961 году приехал в Калинин и остановился. На этом остановимся и мы. Полвека прошло…

Бутрехин высказывает интересную мысль, которую почти нельзя услышать из уст актера: он всегда сомневался в себе. Сегодня он может сказать про себя: да я и не актер вовсе, «если так, глубоко», при этом пытаясь на пальцах объяснить, как нужно цепляться за образ, как вовлекать себя в его масштабы. Слов немного, два: «Титаническая работа».

Но Бутрехин просто преображается, когда решает улыбнуться. На его лице моментально отображается то, что он внутренне ощущает, когда не смотрится в зеркало. Молодая душа. Он рассказывает смешные случаи из своей жизни, про то, как суфлеры за кулисами засыпали и падали на сцену. Он читает «Историю государства Российского» в стихах Алексея Толстого. Это про нас. Смешно…

Бутрехин поставил в Калининском­Тверском театре десятки комедий. Сегодня они – золотой фонд репертуара. Бутрехин, такой серьезный, местами даже угрюмый, любит крепко пошутить. Жене, говорит, часто объяснять приходится, а коллеги, бывает, обижаются.

Но юмор Бутрехина – это его молодость, главное оружие против больших юбилеев. Или когда к нему обращаются «дедушка», он сильно расстраивается. Внуки не в счет, им положено.

– Я не думаю о возрасте, когда  себя не вижу, – улыбается он. – А внутри я такой, какой был всегда.

Николай Павлович, хоть и говорит, что кроме театра только с кошкой играет и внуков встречает, очень любит живопись. Все мечтает о своей мастерской на даче, а самому «на небо поглядеть некогда». Мы разговариваем почти три часа. Отбойник за окном замолчал, театр совершенно погрузился в тишину. Бутрехин вспоминает своего лучшего друга, писателя Вильяма Козлова, когда в Куженкине Козлов стучал на машинке, а Бутрехин ловил рыбу. Автор этих строк в детстве до дыр зачитывал одну из самых известных книг Козлова – «Юрка Гусь». С писателем Бутрехин дружил крепко.

На тему современного театра Николай Павлович отмалчивается, говорит больше глазами и словами своего самого известного героя­долгожителя Фирса из «Вишневого сада». Его, наверное, очень хотят многие видеть именно Фирсом, который был старше Бутрехина на два года, но ничто не стоит откинуть этот навязчивый образ и увидеть улыбку актера, в которой нет ни тени самолюбования или показной самокритичности. Бутрехин удивительно соразмерен своему времени. Это большой талант. Не игры, а именно жизни, в которой главную роль играешь не ты, а вот та самая предопределенность. И слова, сказанные горьковским Егором Булычевым: «Мне кажется, я живу не на той улице», которые так тихо произнес Бутрехин, не про него. На той, Николай Павлович, на той самой…

Три вопроса Николаю Бутрехину

– Как отвлекаетесь от грустных мыслей?

– Играю с кошкой, встречаю внуков.

– Чувствуете себя на свой возраст?

– Нет. Расстраиваюсь, только когда гляжусь в зеркало.

– Что бы вы хотели поставить сегодня на тверской сцене?

– «Москва – Петушки» Ерофеева. Но, боюсь, это неосуществимо.

Александр ДЫЛЕВСКИЙ

Фото автора