Его мать при рождении нарекла Николаем. Видимо, ей хотелось связать будущую судьбу своего сына с добродетелями великого угодника Божия. По молитвам матери так и случилось.
Даже внешне мы отмечали их поразительное сходство: высокий лоб, живые, умные глаза, мягкая улыбка, располагающая к беседе манера общения, а главное – свет: батюшка светился удивительным светом, и недаром народ звал его «наш добрый пастырь». Его богатая от природы, наделенная недюжинным умом натура несла в себе порой контрастные качества человеческой природы. Он умел быть мягким и добрым и вместе с тем требовательно жестким, неукротимым и смиренным одновременно, экономным до скупости и щедрым до расточительности, хитрецом и мудрецом одновременно, гибким порусски и упрямым поукраински. О себе он говорил: «Я неуправляем». К этому можно добавить: и непредсказуем.
Многие видели в нем старцапрозорливца и целителя, но то, что он обладал даром рассуждения, никто отрицать не будет. После душеспасительных бесед с отцом человек, согнутый обстоятельствами жизни, распрямлялся, делался способным сам принимать решения по мучившим его проблемам. И еще одна удивительная способность – создавать атмосферу духовной радости и праздника. Праздники святой Пасхи особенно любил отец Николай. Мы замечали, как за полчаса до ночной службы его охватывали необъяснимый трепет и волнение. Этот эмоциональный подъем передавался сначала всем присутствующим в алтаре, а затем и всем плотно стоящим в храме людям. Праздничное волнение, охватывающее всех, сменялось духовной радостью и просветленным состоянием. Он, как камертон, умел задать нужный тон. Как это у него получалось? Для меня осталось загадкой, объясняемой только высотой его духовной жизни.
Подняться до этого уровня способны только люди, особенно одаренные Божественной благодатью.
Я пришел к нему в феврале 1990 года. Храм и отец слились воедино как источник духовной жизни, питающий мою семью и меня! Мы влились в пестрый и постоянно обновляющийся приход. Принял меня отец радостно, как будто своего «блудного сына», ввел в алтарь, облачил в стихарь, накормил духовной трапезой.
Храм только открылся: убогая обстановка, голые, местами не оштукатуренные стены, крест, сваренный из двух рельс, – он еще долго будет венчать храм, неказистая деревенская архитектура, но в то время это было не главным.
Личность настоятеля, яркая эмоциональная проповедь, доступность, особое внимание к вновь приходящим, особенно к детям, компенсировали временные бытовые неудобства.
Толпы крещаемых наполняли храм, быть крещенным у отца Николая было большой честью для горожан. Он был постоянно окружен людьми, это окружение любил и к этому стремился. Его живая натура требовала постоянного общения. Как на все у него хватало сил, также остается для меня загадкой. Удивительная работоспособность, рожденная синергией человеческой и Божественной воли. Алтарь для него был как полигон ддя военных – здесь проверялся будущий воин Христов. Послушников порой было столь много, что мы в алтаре стояли в два ряда. Никого не смущала ветхость стихарей, ведь и сам настоятель любил скромность своих облачений. В начале 1990х годов бедность не замечали – бедность была стилем жизни.
Так возрождалась жизнь Казанского храма, настоятелем которого был отец Николай.
Многие считали его своим духовным отцом, в силе и результативности молитвы отца Николая никто не сомневался, но я не припомню случая, чтобы он из тех, кто его окружал, коголибо называл своим учеником или последователем, тем более духовным чадом. В лучшем случае мы могли рассчитывать на должность послушника или помощника: с этим он был строг.
Еще при жизни отца Николая многие говорили о его школе, в которой в короткое время вырастали из послушника в дьякона и далее в священника. Его метод был прост: намеченную кандидатуру бросал в бурные воды церковной жизни, и… не умеющий плавать барахтался до посинения. Ктото выдерживал и выплывал, и с ним начинались работа и обучение. Сам создатель своей уникальной системы ускоренной подготовки священнослужителей не мог точно сказать, сколько нас было. Более двадцати, и достоверен один факт: я завершил этот список.
Служа с отцом Николаем, я часто слышал от него Евангельское слово Христа: «Ин сеяй, ин жняй». Со временем я понял, что он говорит о себе, о своем призвании сеятеля, а сеял он обильно. Много, результативно и с увлечением, ну а если посеянное не давало ожидаемых результатов, то какие претензии к сеятелю, говорил он. Тех, кто пожинал без благодарности плоды его трудов, обходил молчанием, он – сеятель.
Его невозможно было копировать или подражать его методу общения с окружающими. Попытки повторить отца выглядели комично. Он был ярок, оригинален, самобытен и, как подлинный украинский самородок, внешне неповторим. Мне трудно говорить о его школе как о сформированной системе обучения, построенной на передаче его богатого опыта нам.
Мы учились у него самому главному: до самозабвения служить Богу и любить людей.
Евгений АНТОНОВ, протоиерей
Добавить комментарий