Заштатный игумен

Слепой 74­-летний отец Арсений живет в домике без электричества и удобств, но не ропщет

Несколько лет назад, приезжая в деревню Ветожетка в Пеновском районе, мы привозили макароны и крупы, купленные в одном осташковском магазине, где их продавали тогда еще в развес. У игумена Арсения (Медникова) был принцип, которому он строго следовал: продукты обязательно без штрих­кода. На сомнения относительно того, что большой мешок также может содержать приклеенный штрих­код, ездившие к нему из Москвы верующие только пожимали плечами.

В церковной сторожке у храма Знамения Пресвятой Богородицы всегда пахло свежевыпеченным хлебом и просфорами. Запах до того въелся в это помещение за многие годы, что и сам Арсений пах свежим хлебом, пахла его одежда, борода, скуфейка и церковные облачения.

Арсений служил очень подолгу. Воскресная служба заканчивалась у него часа в три, тогда как в иных местах народ расходится уже к одиннадцати. Последние годы, когда зрение его падало, можно было объяснить такую неторопливость необходимостью разбирать тексты в книгах, но позже я случайно узнал, что так было и двадцать, и тридцать лет назад. Службу он знает наизусть – как и Священное Писание, которое по­славянски и по­русски он может к месту приводить целыми главами.

Храм Знамения представлял собой при его настоятельстве странное место. Казалось, что 1990­е и 2000­е годы в этом конкретном месте прошли вовсе бесследно. В конце 1980­х в интерьерах провели ремонт, подновили живопись – и на этом перемены в храме закончились. Как закончились и надежды самого игумена Арсения на современное церковное возрождение. Это воспринималось как чудачество – на фоне всеобщего энтузиазма…

В Ветожетке на дорожке к храму и возле храма стояли составленные им лично стенды с текстами, призванные настроить посетителей на духовный лад. Часть их теперь – после Арсения – убрали. Среди убранного были проклятия в адрес «рогатого искусителя» – телевизора и предупреждения, что мир лежит во зле, а конец не за горами. Это так не вязалось с неизменной добротой и ласковым обхождением самого Арсения, что мы спрашивали его об этих плакатах.

– Трудно быть верующим в наше время, – отвечал он неизменно на возражение, что людей, не пользующихся мобильниками и Интернетом, сейчас уже не остается. – Но мы должны молиться и не ослабевать. А телефоны, телевизоры… конечно, понимаю, не навязываю, но я о них думаю так.

При этом он доставал из запасников (весь дом был одним запасником продуктов) что­нибудь из сельской еды и, ловко орудуя у плиты, начинал готовить (готовил он хорошо), если рядом не было келейницы. Пока он хоть что­то видел, обслуживал себя Арсений сам. По натуре человек крутого и властного нрава, надвигающуюся слепоту он переживал очень больно, несмотря на все свое честное и выстраданное монашество.

Ласков Арсений с гостями. Если какой­то человек оказывался в «ближней орбите» ветожетского игумена и тот начинал его «вести» как духовник (таких, как мне известно, всегда было немного), Арсений мог быть суров с ним до жестокости. Кажется, из него получился бы хороший настоятель монастыря – одинаково суровый и справедливый ко всем, начиная с себя первого. Причащал он (если только его не звали причастить умирающего) мало кого, лишь тех, кого он знал насквозь и глубоко. То же касалось остальных церковных треб. Но люди ходили и ходят в Ветожетку – просто посмотреть на живого монаха. Монахов­то в клобуках нынче много, а вот такого монаха, который бы действительно не искал мира и людей и бегал от них, – таких поискать. Он и теперь, игумен уже заштатный, принимает не всех и неохотно. Удивительное такое в нем сочетание установок – всеми силами не выпячивать себя, стараться жить незаметно, но уж раз столкнулся с человеком – принимай как самого близкого родственника.

Живет игумен в домике без электричества и удобств. Впрочем, и раньше часто их не имел и не переживает. Пенсии и пособий он не получает. У него осталось несколько друзей и почитателей, он одет, обут и накормлен. Было радостно увидеть его в лучшем состоянии, чем год назад. Только глаза – глаза смотрят внимательно и мимо. С трех метров он уже не видит собеседника.

– Мне думается, – поделился он как­то, – что все, что со мной произошло в последнее время, это правильно, я достоин большего по моим грехам; а если я оставлю молитву, то и не стою вообще ничего.

Павел ИВАНОВ